Олег Тарутин - Печатное слово

— От сердца отрываю, — вздохнул Пудель, четким движением извлекая угревшегося на животе синеобложечного Агапова, — деньги нужны позарез. Два с полтиной, цена стандартная.

— Четвертной, стало быть, — уточнил парень, разглядывая шмуцтитул, украшенный изображением свирепой групповой драки в свете автомобильных фар. — Ладно, грабь, день рождения у подруги. — Он полез во внутренний карман пиджака. — Пятерка сдачи найдется?

— Найдется, найдется, — закивал Вениамин, извлекая пятерку, — и что это за речи о грабеже? За сколько купил, за столько и…

— Ладно, держи.

Но, сказавши это, парень вдруг отвел Вениаминову руку и принялся листать книгу.

— Проверить надо, — пояснил он, — тут, говорят, утром одному такому морду били за Мажахова. Всучил, гад, женщине какое-то фуфло бумажное вместо книги… Хотя у тебя… Погоди, погоди, — углубляясь в чтение где-то в середине тома, забормотал он, сжимая Пуделево запястье. — «Сейф», говоришь?

От сердца, говоришь, отрываешь? А вот послушай-ка: «…Но вдруг все лицо его преобразилось: он ужасно побледнел, губы его задрожали, глаза загорелись. Он поднял руку, крепко обнял князя и, задыхаясь, проговорил: — Так бери же ее, коли судьба! Твоя! Уступаю!.. Помни Рогожина!» Ты хоть знаешь, что это такое? — спросил парень Веню. — А как начинается твой «Последний сейф»? — Парень перекинул листы, сунувшись в начало книги. Вениамин уставился на него ошалело. — А вот как он начинается: «В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу…» Так-так… А вот еще: «Из-за границы, что ль? — Да, из Швейцарии. — Фъю! Эк ведь вас! — черноволосый присвистнул и захохотал». Усекаешь? — спросил парень. Может, все-таки не «Сейф», а? Не «Идиот» ли, а?

— Пусти! — очнувшись, дернулся Вениамин и стал яростно высвобождать руку. — Сам ты идиот! Давай сюда книгу! — Он был взбешен.

Зубы у него оскалились, лицо еще больше вытянулось, и еще явственней проступило в нем нечто собачье. — Книгу давай! Знаешь, что за это бывает?

— На, гляди!

Парень выпустил Бенину руку, сунул ему книгу.

«Часть первая, — прочел Пудель. — В конце ноября… Петербургско-Варшавской железной дороги… очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира, оба люди молодые…» Что за дьявольщина! Да разве так начинался «Последний сейф» лично его экземпляра, «Сейф», скрасивший вчерашнее его дежурство в котельной? Не так он начинался! Какая, к черту, Петербургская дорога, какие мужики? Там на первой странице академик с любовницей на даче коньяк пьют у камина!

— Вообще-то, пойдет, — сказал парень, забирая неправдоподобного Агапова из безвольно опустившейся Вениной руки, — вижу, купец, сам ты купился. Достоевский мне нужен. Семейная будет книга: обложка-жене, начинка-мужу. Сколько там номинал? — глянул он на обложку. — Держи треху, сдачи не надо. Бери, и разбегаемся в стороны.

Парень давно пропал, а Веня Пудель все еще находился в столбняке, комкая в руке бумажки: свою пятерку, плюс трешку выручки.

Праведный гнев к блефующему клиенту, жажда справедливой мести схлынули, испарились бесследно. Тягостное чувство беспомощности, растерянности — вот что переполняло все его существо. Не блефовал клиент! И про бабу свою не врал, и про день рождения. О.н взял бы Агапова за четвертной, брал уже, да только не Агапов это Кристин, хоть и под агаповской обложкой! Прав клиент: хреновина там какая-то из другой оперы. Что ж это мне Беня подсунул? Ну, шеф… А только не стал бы Биг Бен так забавляться, не его это стиль. Да и мой-то экземпляр, в котельной-то? Мама миа, что ж это творится? А остальные экземпляры под курткой, и они-с начинкой? Вениамин подался к ближайшей редкоствольной березовой куще, сел на землю, привалившись спиной к стволу.

Он выпростал из-под куртки оставшийся торговый запас, положил книги на колени, отметив при этом, что близнецы-тома и не близнецы вроде, а как бы и разной толщины. Но отвлекаться на это Веня не стал, поскольку идентичность обложек сомнения не вызывала.

Он со страхом и надеждой листанул верхний том. Так он и знал! И тут не то! Та же хреновина! Вернее, не та же, другая. «Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин Кирила Петрович Троекуров. Его богатство, знатный род и связи давали ему…» Какой еще Кирила?! Веня Пудель отшвырнул фальшивый том, схватил следующий. Стихи! Весь том-стихи! «Светлана» какая-то, «Лесной царь», «Перчатка»!