Федор Вениславский - Шахматная доска роботов

По дороге я включил радио. Выступающий как раз высказывал свои мысли:

– Интересная у нас сложилась ситуация. Если откинуть все формальности, то мы видим беспрецедентный случай, когда государственный обвинитель отстаивает правила адвокатской этики, рассказывает, как должен правильно действовать адвокат и почему это важно, а также порицает содействие стороне обвинения. И в это же время, с другой стороны зала, сам адвокат оправдывает в наших глазах нарушение правил поведения адвокатов и убеждает в правильности содействия обвинению.

Я улыбнулся. Так ведь, по сути, и было. Затем улыбка сошла с моего лица, словно снег на сковородке, который испарился, и вы даже не заметили момента, когда он вначале превратился в воду. Чем ближе я подъезжал к месту своего назначения, тем тяжелее было у меня в груди, словно нечто внутри внезапно превратилось в свинец.

Я подъехал к пропускному пункту и остановился перед шлагбаумом. Из будки ко мне вышел охранник.

– Добрый вечер, я Томас Томпсон, я записывался. К Лизе Томпсон.

Какое-то время охранник проверял сказанное мною в своей базе данных, затем сказал, что всё хорошо, и чтобы я проезжал. Шлагбаум поднялся, и я въехал на территорию Государственной лечебницы строгого режима №3.

Длинные коридоры. Свет ламп. Тяжесть внутри. Лица смотрителей. Мои поджатые губы. Двери. Плитка. Внутренний двор. Вздох. Двери. Коридоры. «Да, Мистер Томпсон, вы на пятнадцать минут ранее, но проходите, сейчас её приведут». Комната. Стул. Ожидание. Тяжесть внутри.

Когда её ввели внутрь, я встал и шагнул навстречу.

– Томми, – ласково сказала она и протянула ко мне руки, касаясь моего лица, а улыбка её светилась, и была одновременно доброй и смиренной, как на ликах святых.

– Мама, – прошептал я и обнял её.

Санитар остался стоять в комнате, отведя свой взгляд и упершись им в нечто несуществующее в какой-то части пространства, но не той, где стояла мать и где стоял её сын.

– Присаживайся, мама, – я отодвинул ей стул, и она села, а свой я подвинул к ней, и сел совсем рядом, – как ты?

– У меня всё хорошо, сегодня они не говорили со мной, – на её лице была счастливая улыбка, – они не говорят в те дни, когда ты приезжаешь, чувствуют.

С последнего раза, а был он не так давно, на её лице словно прибавилось морщин, а глаза впали ещё больше, а вокруг них растекались жестокими кляксами тёмные круги.

– Как ты себя чувствуешь?

– Руки чешутся, свербит в тех местах, где уколы делают, – пожаловалась она, – а они ещё постоянно мне говорят, почеши, почеши, знают ведь, что я не могу в рубашке, и специально говорят, – сказав это, она начала сосредоточено чесать свои руки.

– Ела что-нибудь сегодня?

– Да, да, – закивала она, – они молчат, когда ты приезжаешь, и я ем. Все рады, что не нужно меня кормить силой, – она посмотрела на санитара и заулыбалась, а он, словно и не замечал, всё так же сосредоточено высматривал нечто в какой-то точке пространства.

– Мне тебя не хватает, – вздохнул я и взял её за руки.

– Ну чего ты, сынок, я же с тобой, – она перевернула ладони и теперь мои руки были в её, но так продлилось несколько секунд, и она забрала свои руки, – чешется очень, – объяснила она и принялась чесать ноги.

Санитар неудовлетворенно покосился на нас.

– Мам, не нужно, они опять заставят надевать рубашку на наши встречи.

– О-о-о, – протянула она, словно вспомнила нечто очень важное и перестала чесаться, поморщив лоб.

– Гуляла?

– Ага, знаешь с таким милым молодым человеком познакомилась, его звали Стив. Стив Макбарен, или Стив Макгарен… Не помню. Он мне такие истории интересные рассказывает.

– Он тоже живёт здесь?

– Не знаю, – возмущённо развела она руками, – то живёт, то не живёт. То здесь, то не здесь. Поди пойми. Скажи мне, как дела на твоей работе?

– Всё успешно мам.

– Как Лэндон?

– У него тоже всё хорошо.

– А твоя женщина? Как её зовут… Напомни…

– Да, и у неё всё хорошо.

– Чудесно! – мечтательно выдохнула она и вновь принялась чесать руки.

Я сидел и смотрел на неё.

И я был маленьким мальчиком, а передо мною была молодая женщина в расцвете сил, которая заходила домой с горой пакетов в руках и спрашивала, что же у неё есть для меня? А я подходил и брал пакеты у неё из рук, но не заглядывал внутрь, а с предвкушением смотрел на неё. Она целовала меня в нос, говорила, чтобы я поставил пакеты на пол и начинала доставать свои гостинцы. И были там разноцветные конфеты, батончики, шоколадки. И говорила, чтобы я не ел всё сразу, а только после ужина. Бывало, в пакете я находил нового солдатика, который она купила у торговца старьём на соседней улице. И всегда я восхищенно взирал на свои дары, едва не пища от радости.