Федор Вениславский - Шахматная доска роботов

– Да вот как раз я и собираюсь ею воспользоваться.

– И чего ты добьёшься? Ты будешь как экспонат в музее – тебя будут фотографировать, говорить о тебе, недолго. Не более. И всё. В судах будут роботы. Ты будешь безработным в скором будущем. А отмени роботов – и от дел не будет свободного времени. Вот там и покажешь, что ты лучший. Не здесь, Томас.

– Если ты уйдешь сейчас, Дэв, наш разговор останется только между нами и о нём никто не узнает.

– Смотри, не пожалей о своём решении! – Дэв вышел, хлопнув за собой дверью.

Я мог его понять. Он руководствовался своими личными мотивами. Я поступал так же. Это дело – было моим первым шансом за всё время вернуть себе авторитет. Стать первым среди людей-адвокатов. Второй подобный шанс такого размаха мне не подвернётся никогда. Я должен был сделать всё, чтобы выиграть.

Я продолжил работу, а потом у меня родилась идея.

Ещё позднее, когда все люди уже лежали в своих постелях, отдыхая после тяжелого рабочего дня, я встретился с шефом полиции, своим другом Джеймсом Филмором. Когда я подъезжал на своей машине, к обусловленному месту, он уже ждал меня, опёршись о капот своего джипа, поставив ногу на бампер.

– Тебе я вижу, не спится, – ухмыльнулся Джеймс, – и другим не даёшь.

– Зачем тратить время на сон, если можно использовать его с большей пользой.

Мы стояли у обочины шоссе. Изредка мимо проезжали машины, освещая нас светом фар.

– Расскажи мне о Тиме Кенвуде, – моя просьба была не совсем законной, для такой информации существовала пресс-служба полиции, но там, где есть дружба – граница между дозволенным и запрещённым становилась очень тонкой и прозрачной, и её можно было пододвигать в нужную вам сторону.

– Ну и создал нам проблем этот робот. Конечно, спасибо ему большое, мы задержали этого ненормального. Представь себе, Томас, это действительно он. Серийный маньяк… Я думаю это ты уже узнал из пресс-отчёта. Но мы оказались в дурной ситуации – пока не можем посадить Тима, не можем начать суд по его многочисленным убийствам, потому что правосудие остановлено. Мы нашли все доказательства его виновности. Ранее он никогда не оставлял следов, а тут – при обыске его дома мы нашли фотографии. Представь себе, он всегда делал три снимка – первый, пока человек живой, до нападения. Всегда фотографировал скрытно, до того, как вступить в контакт с жертвой. Второй снимок – на каждом из них женщины и девушки сфотографированы обнажёнными, все в синяках и царапинах, плачущие, кричащие, страдающие. Третий снимок – после убийства. Безголовые трупы. Он эти фотографии коллекционировал. В этой коллекции был и один снимок – той студентки, в ночном клубе он запечатлел её до того, как подошёл знакомиться. Он собирался сделать очередное плановое убийство, но тогда ему помешали, и он попытался представить всё в таком свете, словно и не нападал на неё. Это дело и попало в суд, на котором его сдал робот. Но по этому делу полиция тогда не стала обыскивать его дом – всё выглядело как обычная мелкая ссора в ночном клубе между пьяной и подкатившим к ней кавалером. Но после суда и записи… Мы обыскали дом. Кроме снимков мы нашли шкатулку, в которой лежало по одной вещи каждой убитой. Он забирал их и коллекционировал. Этот псих – один из самых опасных маньяков страны за последние годы. И теперь мы не можем ничего с ним сделать. Ни посадить, ни не дай Бог отпустить. Если засадим, то защитники прав человека нас штурмом возьмут – обвинён незаконно, все процедуры нарушены, требования законов не учтены, законного суда по его преступлениям не было, а человека лишили права на защиту и устроили самосуд. А с другой стороны нас преследует остальная часть общества, которая требует немедленной расправы над убийцей, или чтобы мы посадили его в тюрьму, не дожидаясь суда. Как это так – он убил двадцать одного человека, а мы не можем его посадить. Некоторые люди боятся, что мы его отпустим. Но самое неприятное – с нами связываются родственники и друзья погибших. Ох, что они говорят и как тяжело им объяснять, что мы пока ничего не можем сделать с Кенвудом. Он псих, которому и смертной казни мало. Когда на протяжении этих четырех лет мы находили тела, они все были обезглавлены. Мы не смогли найти ни одной головы. Этот ублюдок не признается, что же он с ними делал, куда дел и зачем, самое главное. Я же могу понять всех этих родственников, которые нам звонят… Но что я могу сделать? Ты знаешь, что завтра у здания суда планируется митинг?