Эдвард Беллами: Остров ясновидцев

Брату моей возлюбленной принадлежала одна из лодок, совершавших такие рейсы, и, испытывая желание посетить близлежащие островки, я принял однажды приглашение сопровождать его в одной из поездок. Я не знаю, как это произошло, но в одном из проливов стремнина течения сорвала лодку с каната и унесла нас в открытое море. Нечего было и думать о борьбе с быстриной, и мы изо всех сил стремились только избежать крушения на подводных рифах. С самого же начала было ясно, что у нас нет никакой надежды вернуться на удалявшиеся за бортом острова, ибо течение уносило нас от них так быстро, что к полудню — а несчастье произошло утром низколежащие берега их скрылись за юго-восточной кромкой горизонта.

Для островитян расстояние не служит непреодолимым препятствием при передаче мыслей. Мой товарищ по несчастью поддерживал контакт с нашими друзьями и время от времени сообщал мне вести отчаяния от моей дорогой возлюбленной. Ибо, хорошо зная об особенностях течения и труднодоступности островов, все мы — и те, кого мы потеряли, и мы сами — хорошо понимали, что не сможем больше увидеть лиц друг друга.

Пять дней течение продолжало относить нас к северо-западу. Голодная смерть нам пока не грозила благодаря запасам продовольствия в лодке, но наши силы иссякали в непрерывных вахтах и в попытках отразить натиск непогоды. На пятый день мой сотоварищ скончался, не выдержав того, что его бросили на произвол судьбы и изнемогши от бесплодности усилий. Он умер очень спокойно — с выражением великого облегчения на лице. Жизнь ясновидцев, пока они ходят по этой земле, столь насыщена духовностью, что идея вечности существования, которая кажется нам темной и отвлеченной, для них соответствует состоянию, лишь слегка отличающемуся от их привычного образа жизни здесь, под этим небом.

Увидев, что мой спутник скончался, я сам, по-видимому, потерял сознание, а когда пришел в себя, то обнаружил, что нахожусь на борту американского судна, следующего в Нью-Йорк. Меня окружили люди, которые могли общаться друг с другом лишь на близком расстоянии, посредством непрерывного испускания шипящих, гортанных и взрывных звуков, дополняющихся к тому же самыми разнообразными жестами и мимикой. Когда кто-нибудь из них обращался ко мне, то их несуразный вид, особенно широко разевающийся рот, до такой степени поражал меня, что пропадало всякое желание отвечать им.

Я понял, что дни мои сочтены, и на меня снизошло спокойствие. По опыту своего общения с людьми на корабле я мог судить, каково мне пришлось бы в Нью-Йорке, в этом оглушающем Вавилоне говорящих. А мои тамошние друзья да сохрани их господь! — как одиноко я чувствовал бы себя в их обществе! Нет, никакого удовлетворения и утешения и ничего, кроме горькой пародии, не смог бы я найти в той обычной человеческой симпатии и товариществе, которые удовлетворяют других и когда-то удовлетворяли меня — меня, который теперь увидел и узнал то, о чем я попытался рассказать вам! Ах, несомненно, было бы значительно лучше, если бы я умер!

И все же, как мне думается, увиденное и познанное мной на далеких островах не следует уносить с собой в могилу. Людям, бредущим в гору по тернистой дороге, надо иметь надежду, и поэтому они не должны терять из виду благословенную вершину, купающуюся в лучах солнца. Вдохновляясь такими мыслями, я записал этот скромный отчет о моем чудесном приключении, хотя он из-за моей слабости вышел не таким обстоятельным, как того требует важность описываемого предмета.

Капитан производит впечатление честного и добропорядочного человека, и я доверяю ему свой рассказ, наказав, чтобы по прибытии в Нью-Йорк он в целости и сохранности передал рукопись в руки тех, кто сможет довести ее до всеобщего сведения.

Примечание: степень моей собственной связи с вышеприведенным документом достаточно указана самим автором в последней фразе. — Э.Б.