Евгений Лукин - Подсознательная история

— Да вы что? — всполошился я. — К ректору в таком виде?

На мне были рабочие джинсы, заправленные в резиновые сапоги. Поверх байковой рубахи в клеточку — оранжевый дворницкий жилет.

— Сказал: в каком есть!

— Может, ещё метлу прихватить для комплекта?

Мой пролетарский юмор успеха не имел. Надменное лицо секретарши не дрогнуло.

— Нет, метлу оставьте. Рукавицы тоже можете снять.

Я избавился от брезентовых рукавиц, затем, подумав, скинул и бейсболку, сложил инвентарь в чуланчик, запер на ключ. Мы пересекли двор, и, проникнув через чёрный ход в вестибюль, двинулись вверх по мраморным лестницам медакадемии. Навстречу нам процокали две студенточки, одна в белом халате. С секретаршей они поздоровались — на ведóмого ею дворника внимания не обратили.

Ненавижу лестницы. Примерно со второго пролёта каждый шаг стал болезненно отдаваться в коленках. Сразу вспомнилось, сколько мне лет, и нехорошие предчувствия усилились.

К ректору… Почему к ректору? Если только для того, чтобы объявить о моём увольнении, хватило бы и проректора по хозяйственной части. А так как-то, знаете, не по чину. С чего бы это вдруг первому лицу академии вздумалось снизойти до разборок с техническим персоналом?

Достигли приёмной.

— Подождите здесь, — приказала секретарша и канула в тамбуре. Присесть не предложила. Да я бы и сам не посмел осквернить здешних сидений своей потёртой джинсовой задницей.

Ждать не пришлось вообще.

— Зайдите.

Зашёл. Кабинет. Большой кабинет большого начальника. У ректора (я видел его впервые в жизни) было широкое крестьянское лицо. То ли озадаченное, то ли всегда такое.

— Садитесь…

— Спасибо, я…

— Садитесь-садитесь…

Сел — и лишь тогда обнаружил, что в кабинете нас трое. Напротив меня в таком же полукресле пребывал худощавый мужчина неопределённого возраста. Ну, скажем так: моложавый. Мелковатые черты лица, бледно-серые благожелательные глаза, взглянув в которые, я мигом всё понял. Или нет. Не всё. Я не понял, какой нынче век на дворе: начало двадцать первого или конец двадцатого?

— Вот… а-а… — сказал ректор.

— Никанор Палыч, — представился незнакомец. — А вы — Непромах Валерий Степанович?

— Он самый, — не стал запираться я.

— Дворник? — сочувственно спросил он.

— Дворник.

— Работой довольны?

— В общем… да.

Благожелательные глаза опечалились.

— Конечно, конечно… — сокрушённо промямлил он. — Пенсия крохотная, а так всё же приработок какой-никакой…

— Простите, что перебиваю, — вмешался ректор, обращаясь исключительно к Никанору Палычу. — Может быть, вы продолжите беседу в какой-нибудь свободной аудитории? А то у меня сейчас…

— Да-да! — озабоченно отозвался тот. — Я как раз и сам хотел предложить…

Секретарша отвела нас в некую скудельницу, полную скелетов, черепов и разных прочих конечностей.

— М-да… — скептически оглядев пособия, изрёк Никанор Палыч. — Не слишком уютно… Ну да ладно. Зато не подслушают…

И я наконец разозлился.

— У вас там что, пробки у всех перегорели? — прямо спросил я. — Дворника вербовать!

Собеседник изумился, заморгал.

— Простите…

— Да я-то прощу! Простит ли вас начальство?

Он смотрел на меня во все глаза. Во все свои бледно-серые благожелательные глаза.

— А то не знаете, — съязвил я, — что ровно двадцать пять лет назад со мной это уже проделать пыталась! Перед самым путчем!

— Откуда ж мне знать?

— Это как же? Все архивы с перепугу пожгли?

— Какие архивы? Вы о чём?

— Или юбилей отметить решили? Четверть века, не шутка!..

— Да послушайте же! — возмутился он. — Я вовсе не из ФСБ! Я…

— Из Академии Наук?

— Да! То есть… Ну, словом… не совсем оттуда…

Черепа и скелеты слушали нас полуотвернувшись. Делали вид, будто наша беседа нисколько их не интересует.

Или ошибся я? Как-то уж больно всё глуповатенько проделано, чуть ли не напоказ. Вместо того, чтобы тихо подойти во дворе и предъявить удостоверение, попёрся в самые что ни на есть верха, погнал секретаршу за дворником — студенточки видели… Да и предложение ректора перебраться в свободную аудиторию… Какое-то оно, знаете ли, не слишком деликатное! Обычно с агентами национальной безопасности ведут себя вежливее.

Да, но внешность, внешность! Ну вылитый же!..