Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

– Я Пароль, – сказала Сашка.

– И что вы будете делать с этим знанием? – он энергично потянулся, разминая мускулистые руки, высокий и массивный, как шкаф. Затрещал пиджак.

– Что делать? – Сашка растерялась. – Ничего. А что я могу сделать? Мой куратор…

И она запнулась, будто в горло ей насыпали песка. Физрук сдвинул брови, кивнул, давая понять, что продолжать необязательно.

– Вы одновременно… прямо сейчас… занимаетесь с первокурсниками физкультурой? – безнадежно спросила Сашка. – Баскетбол, растяжки, настольный теннис… В том времени? В прошлом?

– Время – не поток, это структура, – сказал он мягко, будто объясняя дошкольнику азы арифметики. – Я не существую от момента к моменту. Я занимаю событийный ряд сейчас, тогда, всегда…

– Тогда вы знаете, сдал ли экзамен третьекурсник Егор Дорофеев, – Сашка задержала дыхание.

– Глагол сослагательного наклонения, – Физрук кивнул, будто вспомнили о добром знакомом. – Перед ним лежит веер возможностей, но выбор еще не сделан. Он пойдет на экзамен через несколько месяцев, но пятнадцать лет назад.

В холле зазвонил звонок. Индивидуальные занятия не были привязаны к расписанию пар, но звонок работал, как обычно – длинный, повелительный, дребезжащий окрик. По звонкам можно было определять время, не глядя на часы.

– Дмитрий Дмитриевич, – Сашка выговорила эти слова с металлическим лязгом, – мне придется учиться дальше. Это неизбежность, судьба, рок, принуждение… короче, это не зависит от моей свободы, и это не мое решение.

– Я вам по-человечески сочувствую, – сказал он серьезно и тут же поморщился: – Тьфу, звучит лицемерно. Извините. Я понимаю, что вы ни при чем, я вас не виню, отношения внутри кафедры вас тем более не касаются, надеюсь, Николай Валерьевич вам об этом напомнил. И я, со своей стороны, обязуюсь выполнить все условия, положенные по программе и предписанные методикой.

Сашка ощутила надежду – он говорил спокойно и доброжелательно, безо всяких подтекстов. Возможно, он сорвал уже злость на Стерхе – если он способен на злость. И смирился с тем, что Сашка сдала экзамен, – если способен смиряться. Или другие, не представимые Сашкой процессы произошли в его структуре, которая располагается и длится во множестве измерений. Но теперь он будет ее учить. Он же преподаватель, он обязан…

Физрук вытащил маркер из стакана-держателя. Вопросительно посмотрел на Сашку, будто проверяя, готова ли она. Сашка, как могла, изобразила готовность работать, внимание, прилежание, концентрацию – как если бы он держал в руке не пластиковый маркер, а ключи от ее судьбы.

Он провел горизонтальную черту. Рука его размазалась в движении, не отрывая маркера от доски, выписывая графические кружева. Схема сложилась в единое целое, ожила – и накрыла Сашку будто слоем отвратительной липкой паутины: безнадежность. Выхода нет. Стагнация, распад, зубчатые жернова, которые перемалывают в крошку; Сашка терпела несколько секунд, а потом зажмурилась, и слезы сами потекли из глаз – будто от едкого лука.

Прошелестела губка, стирая схему с доски, и звук был похож на пение сверчков.

– Время, Самохина. Занятие закончено.

«Жить – значит быть уязвимым. От кромешного ада отделяет стенка мыльного пузыря. Лед на дороге. Неудачное деление стареющей клетки. Ребенок подбирает с пола таблетку. Слова цепляются друг за друга, выстраиваются, повинуясь великой гармонии Речи…»

Текстовый модуль соскользнул с колен и грохнулся на пол. В который раз – в сотый? В тысячный? Вот почему у этой книги такая рваная обложка, такой битый и мятый корешок…

Сашка встала и почти на ощупь выбралась на балкон. Ни в комнате, ни снаружи не горел свет, но не темнота застилала ей взгляд, а информация, которую Сашка не могла пока структурировать.

Великая Речь прекрасна и гармонична. Отчего же мир, который она описывает, уродлив и отравлен страхом? Что должна сделать Сашка, ведь она не может бездействовать, не может больше отказываться, этот путь теперь закрыт…

В темном небе светились три красные точки. Сашка прищурилась; не три, а только две, красная и белая. Очень высоко над Торпой, следуя по дальнему маршруту, летел самолет, и Сашка могла бы, пожалуй, дотянуться до него и узнать, что делают люди на борту, и кто сидит в пилотских креслах, и увидеть его путь, как две половинки одной дуги, одна протянутая в прошлое, а другая в будущее, и будущее неопределенно – веер возможностей. Но и прошлое неопределенно тоже…