Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

Почти сразу она запуталась в трех соснах – в свободе и воле, в тюрьме и каторжных цепях, свободе как грамматической идее и физической реальности. Сплелись, уводя в сторону, образы кулака, остановившегося у чьего-то носа, и заодно почему-то очереди в деревенский сортир (осознанная необходимость физиологического отправления?). Сашка разорвала блокнотный лист, снова заточила карандаш и начала сначала: она должна собрать воедино все, что не является свободой, не имеет к свободе отношения и одновременно выражает свободу так, что ее уже ни с чем не спутаешь.

К обеду листов в блокноте не осталось. Сашка перерыла свой рюкзак и пакеты с покупками и поняла, что накануне, жадно скупая одежду и белье, не рассчитала запас канцтоваров. Поглядев на часы – без пяти два, – Сашка босиком вышла в коридор.

Постучала в первую попавшуюся дверь. Не получила ответа. Постучала в следующую. Дошла так почти до самой лестницы, отчаялась кого-то найти, когда одна из дверей открылась за ее спиной, и в коридор выглянула Оксана – давняя знакомая. Соседка по комнате на первом курсе. Студентка параллельной группы «Б».

Секунду они смотрели друг на друга с одинаковым выражением – как на привидение. Первой заговорила Оксана:

– Значит, это правда. Тебя вернули. Ну надо же…

– Ксана, – сказала Сашка. – Одолжи мне блокнот, или пачку бумаги, или любую тетрадку. Очень надо. Завтра куплю и отдам.

К половине шестого вечера, после бесконечной череды усилий, она обнаружила, что никакой свободы нет и в помине, ее просто не существует. Несколько раз Сашке казалось, что она вот-вот поймет, подцепит ускользающий смысл – так же думает кошка, гоняясь за пятнышком от лазерной указки. Мир идей, когда-то представлявшийся гармоничным и светлым, вылинял, исказился, как луч весеннего солнца на гнилых обоях. Блокнот, который Сашка «стрельнула» у Оксаны, был исписан, исчеркан, изрисован, и Сашке казалось, что он еще и воняет, хотя ничем, кроме бумаги и картона, канцелярская принадлежность пахнуть не могла.

Стерх, против обыкновения, не ждал ее в четырнадцатой аудитории, а прохаживался по коридору, заложив руки за спину, будто в нетерпении. Услышав Сашкины шаги, резко обернулся к ней навстречу:

– Ну, как дела?

Сашка встретилась с ним глазами. Он, конечно, сразу же все понял, но несколько секунд еще смотрел испытующе, будто на что-то надеясь. Потом Сашка отвела взгляд: разочарование на лице Стерха она прочувствовала, как собственную зубную боль.

В аудитории она положила на стол единственный уцелевший лист из блокнота – остальные накануне отправились в мусорную корзину. Стерх посмотрел на листок с искренним недоумением, будто Сашка принесла ему прошлогодний билет на детскую елку.

– Все, что смогла, – пробормотала она, хотя слова были лишними.

Он прошелся теперь уже по кабинету, сложенные крылья под его пиджаком судорожно подрагивали. Развернулся на каблуках, посмотрел на Сашку с новой надеждой:

– Покажите, что вы записали в работе над ошибками.

– Ничего, – Сашка едва шевелила губами.

– Я же просил делать записи каждый день, – сказал Стерх очень тихо, с детской обидой в голосе.

Он открыл свой ящик стола, вытащил планшет, положил перед Сашкой; планшет изменился. Толстый экран и пластиковый защитный буфер уродовали изящный девайс, будто немодные очки и крупные брекеты на симпатичном молодом лице.

– Спасибо, – сказала Сашка.

Не глядя на нее, он снова взял в руки листок из ее блокнота.

– На втором курсе вы были – протуберанец, стихийная сила, не умеющая себя обуздать… Теперь вы рациональная, грамотная, умная и волевая… Вас хорошо учили, вы хорошо учились… Неужели то, что произошло на экзамене, вас полностью сломало?!

– Да, – сказала Сашка.

И добавила в порыве откровенности:

– Мне кажется, Фарит… заранее знал, что я не справлюсь, он просто играет со мной. Ему нравится, что у него такая интересная… редкостная игрушка.

– Вы приписываете ему человеческие мотивации, – тяжело сказал Стерх. – В то время как…

Он запнулся и несколько секунд молчал, потом решительно поднялся с места:

– Подождите меня, пожалуйста.

Он пошел к двери, на ходу вынимая телефон из кармана черного пиджака. Сашка опустила голову, слушая шум ветра за окном, мысленно отсчитывая время: минута. Другая. Десятая…

Стерх молча вернулся, и лицо его, обычно бледное, было теперь зеленовато-серым. Сашка испугалась:

– Что случилось?!