Марина Дяченко - Vita Nostra. Работа над ошибками [litres с оптимизированной обложкой]

– Вы отказываетесь бороться, отказываетесь что-то менять, есть, пить, спать, вставать по утрам из постели? Отказываетесь от работы над ошибками? И что, вы думаете, будет с вами дальше?!

– Да я бы сто раз уже согласилась! – вырвалось у Сашки. – Как согласились все мои однокурсники! Те из них, кто выжил… Но я не могу, понимаете? Я не могу принять, а он не может меня заставить. Это замкнутый круг.

– Он? – тихо переспросил Стерх.

– Я давно догадалась, чья проекция там сидит в башне, – отводя глаза, сказала Сашка. – Одна из бесконечного множества его проекций. Зачем он вернул меня в Институт, зачем он требует невозможного?!

– Вспомните, сколько раз вы отчаивались, – сказал он еще тише. – Вам казалось, что это невозможно. А потом вы находили путь.

– Здравствуйте, Самохина.

Сашка на секунду задержалась у входа – как если бы ноги не желали идти. Физрук окинул ее оценивающим взглядом:

– У вас усталый вид. А ведь семестр только начинается.

– Я отдохну на выходных, – сказала Сашка через силу.

– Как проходит работа над ошибками?

– Согласно… учебному плану, – ей показалось, что наспех застиранные пятна крови на штопаном свитере зудят, как обожженная крапивой кожа.

Он чуть улыбнулся. Прикрыл глаза – и моментально, полностью переродился, Сашка только теперь поняла до конца, что имел в виду Костя, когда говорил, что Физрук «доппельгангер» и «смешивает свои ипостаси». Перед ней стоял юный, легко краснеющий, красивый парень, чуть-чуть постарше своих студентов, а может быть, и ровесник.

– Вам удобно заниматься сидя или стоя?

– Смотря чем, – пробормотала Сашка, которую неприятно задела эта перемена. – Кое-чем заниматься удобнее лежа…

– А раньше вы мне не хамили, – заметил он с легким упреком. – Ладно, смотрите на доску. Я воспроизведу некую проекцию, а вы ее прочитаете в динамике. Поехали.

Он выбрал фломастер, на этот раз черный. Остановился напротив доски – его пиджак слегка топорщился на плечах, но не из-за крыльев, как у Стерха, а от массивных, как покрышки самосвала, налитых мышц. Покосился на Сашку, так и стоящую посреди аудитории. Провел первую линию, будто отчеркнув горизонт, и с бешеной скоростью стал выписывать знаки и символы.

…Это было похоже на бег в коридоре, полном зеркал, циркулярных пил и лезвий. Мелькание света и тени, фактур и смыслов. Быстрее. Еще быстрее. Будто лента тренажера под ногами набирает скорость самолета, и бегун сперва катится кубарем, а потом летит вверх тормашками…

Сашка начала падать, ее подхватили под мышки и усадили на стул; много раз Дим Димыч ловил ее, когда она падала с «козла» или гимнастических брусьев. Она помнила это прикосновение – всегда надежное, дружеское или братское, никогда не липкое, без намека на эротику. На секунду Сашке представилось, что она опять в спортзале, и сейчас начнется занятие секции по настольному теннису.

В последние три дня она много раз «уплывала», теряя сознание, но привыкнуть к такому невозможно. Теперь Сашка сидела, навалившись локтями на стол, зажмурившись, и слушала, как где-то во внешнем мире губка скользит по доске, и получается звук, похожий на пение сверчка. Физрук молча вытирал доску, и Сашка тоже молчала.

– У вас нет денег, чтобы купить новую одежду? – спросил он осторожно, и от удивления она открыла глаза; доска была чистой. Дим Димыч, юный и заботливый, выражением лица походил на бенгальского тигренка.

– Деньги есть, – выдавила Сашка сухим горлом. – У меня нет времени ходить по магазинам.

– Можно заказать в сети, – сказал он, усаживаясь за преподавательский стол. – Научить, как делать заказы?

– Я не справляюсь, потому что провалила работу над ошибками? – Сашка посмотрела ему прямо в зрачки.

– Вы не справляетесь, потому что не справитесь, – сказал он с легким сожалением. – Занятие окончено. Дополнительных не будет.

Расписание занятий склеилось, как лента Мёбиуса, она же липучка для мух. Но в аудитории номер четырнадцать, перед Стерхом, можно было хотя бы дать волю чувствам.

– Он саботирует, – Сашка раскачивалась на стуле. – Он ничего не объясняет. Я пропустила целый семестр, не могу ничего понять, он же должен начинать с простого!

– Дмитрий Дмитриевич, – грустно сказал Стерх, – не может саботировать. Он функция. Точнее – система функций.

– Если его функция учить, почему он меня не учит?!

– Его функция – не учить… – Стерх осекся, будто пожалев о своих словах. Поглядел на Сашку – та напряженно ждала продолжения. – Такая грамматическая структура, как Дмитрий Дмитриевич, – сказал Стерх медленно, тщательно подбирая слова, – имеет запас предназначений и смыслов, который нам, бывшим людям, сложно представить.