Он выбрал совсем не тот стартап. Инвестировать нужно не в бизнес-планы, не в команду и не в прототипы — инвестировать нужно в любовь. Да, в ту самую смешную любовь, о которой написаны миллионы плохих стихотворений и сняты тысячи глупых фильмов. Капитал такой инвестиции — это не недвижимость, не мифические человеко-часы и даже не деньги. Это ты сам. Ведь, если смотреть далеко вперёд, кроме тебя самого, у тебя нет ничего. Ты сам себя инвестируешь в любовь. В любовь к родным, любовь к детям, любовь к соседям и случайным встречным, любовь к клочку суши, называемому Родиной и любовь к миру в целом. Ведь когда тебя не станет, ты лишишься того единственного, что у тебя было — себя самого. И что останется? Только любовь, которую ты отдал другим людям.
В конце концов, любовь, которую дарят тебе — это любовь, которую ты же и создаёшь.
Александр Иванович смотрел в окно и плакал. Впервые в жизни.
(Тимофей Мартынов, избранное)
О балалайка, гордая медведя дочь!
С тобой душа, как ПВО, к луне взлетает,
И звук, подобно снегу, тает
В наполненную водкой ночь.
Мы с малых лет усвоили одно,
Впитали с материнским молоком и водкой —
Надейся только на себя и ПВО,
Что дислоцируется на атомных подлодках.
Холодно медведю — спит в своей норе,
Лишь балет и водка греют в декабре.
Снегом припорошено жерло ШПУ,
Но на страже мира Р-12У!
В глуши сибирской балалайка не поёт,
Медведи ходят неуверенной походкой.
Здесь инженер один, с паяльником и водкой
На благо миру мирный атом создаёт.
Оставь души метанья, сын России!
Сомненьям места нет среди заснеженных полей.
Мы судьбами сплелись, и духом мы едины,
Покуда меж берёз слышна нам балалайки трель.
Весна, весна пришла к нам в степи!
Сугроб над шахтой баллистических ракет
Ручьём течёт через поля, к медведям,
Что, водки выпив, смотрят на балет.
Когда иссякнет сутры свет,
И Кетер сефирот не нас поманит,
Без разговоров и без суеты,
Мы, выпив водки, песнь затянем!
Леса и степи, водка и икра,
Следы медведя на обочине дороги.
Здесь бродит древнерусская тоска
И балалайкой гонит прочь тревоги.
Не смущают нас дороги,
Не страшны нам дураки —
Мы ушанку одеваем
И с медведями на «ты».
Зачем, испивши водки, начинаем,
Не ведая стыда, пускаться в пляс?
То, как в матрёшке, в каждом среди нас
Дух предков свою волю изъявляет.
Встречайте, это ваши старые друзья — Винни‑Пух и Пятачок. Пока вы делали домашнее задание, курили в подъездах, сдавали экзамены, бегали за девчонками и блевали в ванной комнате чужой квартиры, эти ребята времени зря не теряли.
В них многое изменилось, впрочем, как и в вас самих. И если бы я не представил вам этих двоих, то, вполне возможно, вы бы их и не узнали.
Сейчас Винни‑Пух и Пятачок снова идут вместе по дороге мимо каких-то гаражей, заброшенных дач и складов. На заваленных мусором обочинах стоят засохшие деревья. Пятачок допивает пиво из полуторалитровой пластиковой бутылки и, не глядя, бросает её в сторону. Достаёт сигарету из мятой пачки и машинально хлопает себя по карманам в поисках огня. Винни-Пух протягивает ему зажигалку. Прикурив, Пятачок затягивается и, кашляя, сплёвывает себе под ноги. На землю падает сгусток слюны, чем-то напоминающий сало — белый с розоватыми прожилками.
— Куда идём мы с Пятачком? — спрашивает Винни‑Пух. Шерсть его свалялась; то там, то тут виднеются гноящиеся проплешины.
Пятачок вынимает изо рта сигарету, останавливается и пристально смотрит на Винни-Пуха. Внезапный порыв ветра подхватывает с земли пакет-майку из супермаркета и уносит прочь.
— В никуда, — сиплым голосом отвечает Пятачок.
Вас ещё не стошнило? Нет? Тогда мы продолжим.
Мы родились в середине восьмидесятых. В 1991 году, когда нам было по пять-шесть лет, в нашем детском садике на стене висел портрет Ленина. И не то чувствуя что-то, не то подслушав разговоры взрослых, однажды, когда во время ужина воспитательница вышла из комнаты, мы закидали его ненавистной манной кашей. Спустя пару месяцев, в сентября 1992 года, первый раз придя в первый класс, мы не обнаружили там ни портрета Ленина, ни пятиконечных звёзд, ни красных флагов. Сейчас уже трудно сказать, была ли прямая связь между этими двумя событиями, но отрицать свою причастность к истории, в том числе к уничтожению прошлого, было бы крайне глупо.
Читать дальше