Михаил поначалу смотрел в окно, разглядывая проносящиеся деревья и изредка попадающиеся дома. Не выдержал:
— Иван Дмитриевич, убийство купеческой семьи и Сорокина — одних рук дело?
Путилин, сидевший с закрытыми глазами, приоткрыл один:
— Угомонись! Приедем — будет видно.
Жуков опять повернулся к окну. Спать не хотелось. Мысли одолевали одна другой причудливей. То они с Иваном Дмитриевичем на месте арестовывают злодеев и возвращаются назад, где их встречает если не министр, то, по крайней мере, обер-полицмейстер; то еще что-нибудь…
На маленьком перроне, у которого остановился фыркающий молочными облаками паровоз с тремя вагонами, петербургских гостей встречали начальник станции, урядник, судебный следователь и волостной писарь.
Уряднику принесли телеграмму с нарочным ближе к полуночи, когда он уже почивал. Несколько раз перечитав сообщение, послал за судебным следователем. Вместе решили, что неспроста едут петербургские чиновники, не иначе как с проверкой состояния дел, поэтому приготовились к неожиданностям.
Но гости не выглядели заносчивыми столичными чинами: без напыщенности поздоровались, лица открытые, незаметно, что держат за пазухой камешек.
— Господа, — произнес Иван Дмитриевич, — вы не будете возражать, если мы с Николаем Ивановичем и моим помощником Михаилом Жуковым проедемся в Семеновны, а вас не будем утруждать своим присутствием?
Урядник зло взглянул на судебного следователя: заметно было, что не хотелось ему оставлять его наедине со столичными чинами.
— Что ж, — сквозь зубы выдавил он, — Николай Иванович свое дело знает. Засим разрешите откланяться.
Наклонил голову, надел форменную фуражку. Хотел по-военному повернуться, но получилось нескладно. Махнул с досады рукой и зашагал к своим бегункам.
Гостей же подвели к шикарной коляске, запряженной парой лошадей.
— Прошу, — судебный следователь церемонным жестом пригласил садиться.
— Николай Иванович, — начал Путилин, когда выехали в поле. — Чем знамениты Семеновцы?
— Да ничем особенным не знамениты, — покачал головой следователь. — Край наш небогат. Только вот лен спасает, от него вся прибыль. Мужики его сеют, а булыни — так здесь купцов прозывают — скупают на корню будущий урожай за копейки, а потом отправляют за границу — в Лилль или в Белфаст. Таким был и убитый Семенов, всю округу в кулаке держал. Не было ни одного двора, не задолжавшего нашему убиенному. Хватка была у него медвежья. Один раз подожгли его дом. Злоумышленников тех так и не смогли сыскать Так после этого он поставил на краю села новую усадьбу, наподобие крепости, со сторожевыми псами…
— Как же обнаружили убиенных? — поинтересовался помощник.
— Узнали по случаю. Семейство купца поднималось рано, хозяйством занимались, печь топили, а тут тишина с утра, даже собаки не лаяли. Соседка заподозрила неладное. Подошла к воротам, а калитка приоткрыта. В просвете увидела: во дворе неподвижно лежит работник, исполнявший черную работу по хозяйству, рядом несколько собак.
— Вы прибыли в тот же день?
— Да, как получили известие, сразу же в деревню. Приехали засветло.
— Чужие могли в дом попасть?
— В том-то и дело, что не могли. Чужих дальше ворот не пускали.
— Непонятно.
— Да разве только это! Оказалось, что взрослые были связаны и убиты топором, а дети в одной комнате зарезаны ножом.
— А еще ничего странного не было?
— Странность была в диковинном узле.
— В чем?
— Подобие морского, что ли, хотя, господа, я к морю касательства не имел. Сужу исключительно по литографиям в книгах.
— На том спасибо.
За разговорами незаметно доехали до Семеновцев.
Купеческий дом действительно напоминал неприступную крепость. Огороженный двухсаженным забором, он стоял, возвышаясь темной громадиной — ни дать ни взять древнерусское городище за бревенчатыми стенами.
Судебный следователь оставил гостей у ворот, сам же вернулся через пять минут с сестрой хозяина — бойкой старушкой маленького роста.
Большой двор радостно зеленел травою, дом же производил гнетущее впечатление, несмотря на резное крыльцо и ажурные деревянные наличники.
— Там, у колодца, и там, — показал следователь рукой, — лежали зарубленные псы. На крыльце, головою к ступеням, Василий Сорокин. Три раза ударили в спину ножом, на руках остались обрывки веревки.
Вошли в сени, потом в светлую большую комнату с лавками и массивным столом для семейных обедов.
Читать дальше