Нелл Уайт-Смит - 150 моих трупов

– Ну что же, – он перевёл взгляд на перчатки, лежавшие на столе, – тогда ваш поезд уходит через пять часов. Инструктаж в здании Центра, там же экипировка (я не сомневался в ваших решениях, поэтому позволил себе немного предвосхитить события). Идите вперёд: мне нужно будет ещё закрыть кое-какие дела в этом госпитале и провести в городе несколько встреч. Перчатки… – он перевёл наше совместное внимание на столик, – вы же позволите мне провести эту небольшую проверку профессионализма? Здесь… три метра. Три метра до них.

Он взглянул на меня. Я понял, что он никогда не видел, как оперируют с нитями на таком расстоянии.

Я встал с инвалидного кресла, подошёл к столу и взял перчатки.

Мастер Центра прощался со мной, используя фразы, какие я позже стану называть «стандартными». Но я в этот момент слышал только, как вздрогнула от звука моих шагов женщина, что ждала меня в коридоре. Моя жена.

Я затворил за собой дверь.

Мой друг встал. Я положил руку ему на плечо. Поблагодарил. Мы обнялись на прощание с женой. Она больше не плакала. Я знал, что разлука предстоит долгая. Я принимал её. И она принимала.

Когда я отправился к выходу, они не провожали. Они не могли. Сидели там, на лавочке, далеко друг от друга, но я чувствовал верно всё напряжение. Перчатки привычно улучшили и без того острое чутьё. Я шёл по коридору вперёд, а видел чуть назад и в будущее. Я спущусь вниз, накину куртку и отправлюсь на Пятую улицу к Центру. Они будут сидеть рядом ещё минут пятнадцать. Затем он обнимет её. Она будет хотеть плакать от стыда, горя и чувства отчуждённости, но не сможет, а вместо этого она просто останется в его объятиях. Это уже заложено в их телах. Уже жило в них. Ещё не в сознании, но в плоти – давно. Они больше не лягут друг с другом, но и чужими друг для друга уже никогда не станут. До самого конца.

Я их очень жалел. Потому что я мог быть рядом и ненавидеть их за предательство. Ударить его, оскорбить её. Сделать что угодно, чтобы показать, как глубоко меня ранила измена. Но я простил. А значит, в какой-то мере отказался от них обоих.

Я открыл глаза. Потолок в жилых внутренних помещениях голема узорчатый, с росписью. Рядом со мной лежала рыжая танцовщица. Оператор имитировал сон. Я обнял её и поцеловал в лоб. Она вяло и тепло потянулась ко мне. Кисть руки скользнула по груди, нашивке над карманом. Мы уроды. Всё немного качалось. Големы закончили с ликвидацией последствий аварии и теперь направлялись куда-то по своим делам. Мёртвый поезд стоял недвижно, носом к продолжению пути. Всё терялось в тумане, и мы в нём потеряны и найдены одновременно. Карманные часы отсчитывали время до моей смены.

Двадцать…

Пятнадцать…

Пять…

Когда я снова выбрался на смотровую площадку после окончания смены, Хозяин Луны всматривался во что-то наверху. Он поприветствовал меня вдохновенно:

– Смотри туда! Мне кажется, что я нашёл способ продолжить путь как можно скорее, но придётся ещё потрудиться, чтобы добыть нужный транспорт!

Я напряг зрение и с трудом заметил, что вдали в плотной пелене тумана проступают части машины. Располагались они довольно близко друг к другу.

Подождав, пока детали стали видны более явно, я обратил внимание на то, что они, в отличие от остальной части машины, остаются недвижимыми. С каждой секундой различать это становилось всё проще. За приближающимся объектом я следил, постепенно задирая голову, поскольку он располагался на значительной высоте, где-то на уровне головы голема.

Ещё немного позже в очертаниях объекта стало возможно различить уютную нишу в бесконечном переплетении труб и арматуры, а совсем скоро он приобрёл узнаваемые очертания своеобразной станции. Там ждал покрашенный в зелёное, ещё не совсем выцветший вагончик.

– Это зубчатая железная дорога, она ведёт выше. Я планирую ввести вагон в действие и подняться ещё немного. Хотелось бы попасть в одну из тех паромотрис, что нам показывал Сайхмар. Они бы домчали нас до границы долины.

Словно почуяв его интерес, один из тех волшебных вагончиков, нежных вдохновенных теней тумана, пронёсся где-то над нашими головами. Будто невесомая вуаль подёрнулась рябью. Она то складывалась в очертания вытянутого транспортного средства, то принимала прежний нетронутый облик. Лишь некое суеверное чувство говорило мне, что это не призрак движется в недоступной для нас высоте. Быстро, как порыв ветра. Тихо. И вместе с тем – кротко перешёптываясь с самой сердцевиной души. Это живое существо.