Нелл Уайт-Смит - 150 моих трупов

И я закрыл сто сорок восемь пар своих глаз.

Ступали по полу, истоптанному жильцами погибшего мира, миниатюрные ступни. Казался совсем крошечным на фоне массивной закрытой двери обнажённый силуэт. Я потянулся к ней, но не смог прикоснуться.

Я испугался. Мне стало неистово, неимоверно страшно. Всё, что я только что признал для себя, словно бы исчезло. Словно истлело за одно мгновение и навечно. Я не хотел больше быть собой, я не мог её потерять. Я потянулся в сражении за контроль над ней. Я проиграл. Я не смирился. Я бесновался, я дёргал за все связи без разбора. Я шёл до конца, я требовал от Хозяина Луны честности: контроля над женщиной, которую любил, или смерти. Смерти или полного контроля!

Какой чудовищной издёвкой казалось мне теперь собственное признание в том, что я не существую! Что я не палач и не жертва. Что всё, что есть во мне, – некая совокупность опыта, не более. Что всё, что есть в ней, – лишь последовательность химических реакций. И нет искры Сотворителя между нами. Что не существует ничего, что было бы выше и сильнее меня. Превозмогало бы любые обстоятельства. Что она разлюбила по чьей-то чужой указке, и та кроткая нежность между нами, соподчинённость страдания, уже невозвратима.

Что утрачено, пропало навсегда это чумазое бесцветное счастье. Это грязное, обмыленное, сухое счастье, когда двое сидят за одним столом. Без жарких объятий, без ярких взглядов и отчаянных чувств. Сидят за столом в серой комнате и просто едят. Когда предсказуемы движения. Когда вытравлены чувства. Когда так холодно и пусто между ними, когда пусто, когда морок, когда всё одинаково, и нету, нету совсем цветов. Как нужно мне это смурное, неприглядное счастье. Как хотел я пригреть и успокоить его у себя на груди теперь! Теперь, когда она уходила прочь.

Но не будь оно утрачено, я не понял бы его так, как понимал сейчас.

Я потянулся к возлюбленной и соскользнул. Провёл ласково по спине разноцветной росписью силовых линий. И исчез для неё. Остался далеко позади.

– Не ходи к нему, девочка, не люби его, – нежно повторил Хозяин Луны слова, которые по традиции каждый мастер работного дома говорил девушке, первый раз выходящей замуж, уходящей этим навсегда из рук своих воспитателей.

– Я должна, мастер, пойду, – произнесли неживые губы.

И с этим тёплые чужим трудом руки коснулись последней двери. И огромные створки мягко поползли в разные стороны. Сотни моих глаз увидели фигурку танцовщицы на фоне огромного зала, обрывающегося в огненный водопад, что уходил вниз, далеко под фундамент здания. И больше в этом зале – никого.

– Не ходи туда, девочка, не люби, – произнесли сотни моих ртов.

Она оглянулась. Чистая моя, ясная. Сверкнула радость одобрения в хрустальных глазах. Прошептала мне:

– Люблю его, мастер, пойду.

И она отправилась туда.

Горячий воздух трепал тугие кудри. Они порхали по нему огненными птицами, пойманными за шеи и на силок.

Там, за дверями, куда так сложно было добраться, что распахнулись в бескрайнее пространство так легко, за тяжёлыми дверями, ведшими к Первородному Огню, я увидел локомотив Призрака.

Величественный, огромный, он прибывал на место разгрузки состава с первородным веществом. Туда, куда много сотен лет, сокрушая и собирая из осколков своё сердце вновь со дня начала нового мира, не мог попасть.

В огненном ветре, поднимавшемся из глубины бездонного колодца, трепетали узоры на его гордых боках. Он остановился и застыл, умолкнувший навсегда, возвышаясь над залом, словно памятник ушедшим дням и пророчество дням грядущим.

Сто сорок девятый мой труп.

Я привёл их сюда. Сто сорок восемь тел механоидов и одно тело локомотива.

Я видел, как Призрак оставила поезд и, босая, прекрасная, пошла по направлению к рыжей танцовщице. С каждым шагом она, сжимая сильно кулак, становилась всё материальнее, становилась всё более и более хрупкой с каждой обронённой со щёк слезой. Росли её сила и её решимость.

И там, внутри, устремив взгляд поверх танцующих ярко на горячем волос двух женщин, Хозяин Луны увидел моё последнее тело.

– Проклятье. Что ты сделал с собой? – тихо выдохнул он, уже сорвавшись на бег.

Сколько раз он жалел, что не способен перемещаться мгновенно, что, в отличие от большинства демонов, пойман во плоти и та не может оказаться по своему желанию в одну секунду там, где хочет.

Демон не тратил уходящих в небытие драгоценных секунд, необходимых для того, чтобы спасти. Он вскарабкался по длинному вытянутому носу локомотива в пару движений, он положил руки на лобовое стекло, где в кресле машиниста лежало тело с вытекшими глазами и обугленными кистями рук. Тело его друга. Моё тело.