Николай Васильев - Битва при Тюренчене [СИ]

Кстати, я ведь тоже ее чувствую, Вашу печень, и боли в ней. Она и, правда, зашевелилась, но пока вяло. Вот что: пожелайте, чтобы я мог некоторое время владеть Вашим телом. Думаю, у меня контакт с печенью лучше наладится. Решайтесь».

«Хорошо, только недолго».

Перехватив управление плотью реципиента, Карцев привычно сосредоточился, задержал дыхание и зримо представил себе токи, идущие от ладони в печень. Кровь внятно активизировалась и еще более разогрела больное место. Боль сначала усилилась, потом распалась на несколько очажков, которые один за другим стали рассасываться, рассасываться и исчезать. Один из них долго еще держался на тонкой ниточке, но и он исчез, растаял. Карцев убрал правую, сильно онемевшую ладонь и приложил для закрепления эффекта левую. Минуты через две бывшее больное место ничем не отличалось по ощущениям от любого другого, здорового.

«Все, владейте своим телом. Сеанс закончен, прошу проверить эффект».

«Не болит. Совсем не болит. Будто и не было никаких колик. Вы кудесник, природный знахарь!»

«Э, нет, нужна контрольная, внешняя проверка. В виде полноценного ужина. Если и после него болеть не будет, тогда выпишите мне сертификат на врачебную практику. Пациентов будете присылать исключительно полезных для нашего общего дела по отражению японской агрессии. Впрочем, можете присылать дам, от них тоже польза бывает».

«Хорошо, идем в столовую. Вот Тильда удивится. Я, конечно, боюсь, но уже и верю Вам чрезвычайно»

В столовой кроме мужа и жены присутствовала их дочь Вера: не менее красивая, чем мать, и весьма толковая девица лет семнадцати-восемнадцати, которая пыталась разговорить родителей, обращаясь с вопросами и суждениями к матери и тотчас спрашивая мнение отца — однако меж собой супруги почти не разговаривали. Карцев поудивлялся их ребяческой гордыне (ему было понятно, что и Витте и жена его тянутся друг к другу, но не хотят «терять лицо»), а потом толкнулся к министру:

«Ваше сиятельство, позвольте слово молвить».

«Что еще за сиятельство?»

«Я разве не сказал? Вам через два года дадут графское достоинство за мир, заключенный с Японией».

«Ну, теперь мира может и не быть…»

«Как не быть, будет, но на других условиях. Возможно, что Вы же его и заключите. Но я о другом… Опять впадаю в нескромность, но видеть Вашу размолвку с женой мне в тягость. Погодите, не перебивайте. Мне все лучше видно со стороны, к тому же я знаю будущее: оно пройдет для Вас в счастливом семейном кругу. Однако за счастье Ваше следует побороться, само оно в руки не упадет. Так вот, мне понятно, что жена Вас любит, но почему-то тщательно это скрывает. И уже давно. Такое положение надо поломать. А я знаю как».

«Вы, я вижу, всезнайка. Я тоже себя таким недавно полагал»

«Вы мне два раза сегодня доверились? Доверьтесь и в третий. Предоставьте мне опять управление своим телом и языком, я произнесу небольшую речь, которую Вы, впрочем, будете слышать и сможете прервать в любой момент. Эффект должен быть положительный. Согласны?»

«Черт с Вами, берите!»

«Еще нюанс: Вы свою жену зовете уменьшительно Тилли?»

«Да что же это… Ну да, Тилли»

«Тогда я приступаю…»

Улучив паузу в разговоре дочери с матерью, Карцев-Витте обратился к Матильде с любезной улыбкой:

— Тилли, ты знаешь, что я сегодня в своем кабинете писал? Стихи, представь себе! С юности не сочинял, а тут как прорвало. Теперь ужасно хочется их вам прочитать…

— Прочти, коли написал, — пожала плечиком Матильда, а Верочка открыла было рот, но благоразумно промолчала.

— Первое называется «Ода беспечной женщине».

Вера выдержала секунд пять и, не дождавшись комментария матери, почти закричала:

— Папа, ты чудо! Да это в лучших традициях Дениса Давыдова, Баратынского и Фета!

— Звучно и экспрессивно, — снизошла Матильда. — А про кого это написано?

— Да это же про тебя, мама! Ты у нас бываешь такой беспечной! Ну и чувствительной тоже.