Александр Белый - Славия. Рождение державы.

Продали его Ток-мирзе, предводителю банды людоловов, которые прятались в оврагах у Большой Балки, за три монеты без права на выкуп. Сабелька потянула почти на три фунта серебра, но сторговались всего на половину - двадцать две монеты, а за жупан заплатили восемь. 'Продешевили, это жупан по весу серебра продавать надо, а за сабельку - и злато не грех заплатить, - злорадно подумал Михайло и вспомнил, что пропадали, бывало, молодые, красивые девки и здоровые, крепкие селяне, - Так вот, куда они могли пропасть! Ладно, доберусь до вас, собаки Собакевича, и будете жрать собственные потроха'.

Михайло к пятнадцати годам получил не только хорошее военное образование, но также по приглашению отца, его обучали квалифицированные учителя математике, алхимии и словесности. Наряду с обязательными - московским, белорусским и украинским диалектами славянского языка, а так же, польским, шведским и турецким языками, которые изучал с пяти лет и коими владел в совершенстве, неплохо знал и крымско-татарское тюркское наречие. Поэтому, все, о чем копченые говорили, понимал прекрасно.

К вечеру на стоянку притащили еще одного казака, который был в дупель пьян, и приковали к общей цепи, на которой уже сидело восемнадцать человек. Это был последний пленник. Еще до рассвета их загнали на плот и переправили через Днепр.

Первые два дня все пленники без исключения отведали нагаек, татары гнали их вперед, чтобы отойти как можно подальше в степь от возможного преследования.

Все прочие дни тянулись монотонно и уныло, народ, звеня цепями, шагал по пыльной, подгоревшей на августовском солнце степи, все дальше и дальше. Банды, подобные этой, не ходили в военные походы. Это были шакалы и отщепенцы, которых не любили даже собственные родичи. Но, Ток-мирза держал людей в строгости, поэтому, в дороге девок никто не насильничал, и пленников голодом не морили - баландой кормили не сытно, но нормально.

Михайло и второй казак, которого звали пан Иван Заремба, были обуты в добротные сапоги, поэтому, дорога физически их не тяготила, в отличие от селян, шагавших по присохшей полыни, многие из которых были совсем без какой-либо обувки. Впрочем, ходить босиком они были привычны. Чумаки, например, ездили в Крым за солью только босыми.

Пан Иван, как выяснилось, был вдовцом. Пару лет назад удачно выдал двух своих дочерей замуж и с тех пор жил, как 'перекатиполе' - то в Сечевом курене, то в шинке.

- Дядько Иван, а куда нас ведут?

- Известно куда, в Кафу.

- Так нас что, сразу продадут?

- Хлопов продадут сразу всех, девок будут продавать поштучно, а нас нет, не продадут.

- А чего нас продавать не будут?

- Да где ты видел глупого торговца, который казака за пять-шесть монет в рабство отдаст, когда за него можно взять выкуп все двадцать, а то и сто или двести талеров?

- А если не привезут выкупа?

- Того не может быть, чтобы общество своего доброго брата-товарища казака не выручило. Ты не смотри, что меня выпившим копченые поймали, с каждым случиться может, и я не пропойца какой-нибудь. И грошей у меня есть достаточно, в куренную общину положены, так что все добре будет, - пан Иван немного помолчал и продолжил, - Разве что казака какого тати продали, без права на выкуп, тогда да. Здесь все повязаны, и ни один купец рушить цепочку работорговли не будет. Ждет такого бедолагу вечная каторга.

- То и меня ждет, - молвил Михайло угрюмо, и поведал свою историю.

- Говоришь, Собакевич? Не думал, что он тварь такая, - задумчиво сказал пан Иван, - Не переживай Каширенко, сгинешь ты на каторге, а может быть, сбежишь, но слух о тебе пущу везде, где только можно. А если, даст Бог, вернусь, всем расскажу. Прищучить его, конечно, не удастся, - его слово супротив моего, но общество пусть знает.

Михайло шел и вспоминал свой большой родовой дом, возвышающийся посреди утопающего в садах поместья в городке, укрытом валами и невысокой крепостной стеной. Вспоминал свою старую няню-кормилицу, младшую родную сестричку-сиротинушку Таньку и Юрку, трехлетнего братика от мачехи. Так сердце защемило, так захотелось всех увидеть! Даже за дворней заскучал, и за конюхом Фомкой, и за своими веселыми горничными - Глашкой и Марфушей.

- Не, дядько Иван, сбегу. Мне нельзя в рабстве, больше некому отомстить.

- Старые казаки говорят, что если попадешь на галеру или рудник, то сбежать никак не можно и живут там недолго. Но, если попадешь в услужение или..., - он окинул Михайла взглядом снизу вверх, - Для забавы, то шанс есть.