Геннадий Прашкевич - Разворованное чудо. Повести и рассказы

Я забыл об усталости, и забыл о шерпе. Я видел, наконец, существо, из-за которого снаряжались и уходили в горы целые экспедиции, из-за которого гибли на траверсах прославленные альпинисты, из-за которого теряли доброе имя серьезные исследователи! И пока йети - а это был он! - меня не замечал, я лихорадочно переби-рал варианты того, как мне доставить этого малыша в палатку?

Всмотрелся.

Йети сидел прямо в снегу, тело его напряглось, локти вывернулись наружу, отчего весь он казался кривым. Слабый запах, напоминающий отдаленно запах мокрого войлочного одеяла, исходил от йети. Наверное, он был серьезно болен.

Я был готов к тому, что, заметив меня, йети попытается спастись бегством, но он лишь медленно и беспомощно поднял голову и, странно вывернув шею, устремил на меня свои прищуренные слезящиеся глаза. По лбу и через макушку шла у него узкая, похожая на гребень, полоска жестких волос, лицо, покрытое частыми морщинами, казалось плоским… И в свою очередь я жадно всматривался в тхлох-мунга, запоминая каждую деталь - плоские уши, прижатые к непомерно маленькой голове, рыжеватую шерсть, густо спадающую на ноги, будто на йети натянули меховой костюм, наконец, широкие, тоже морщинистые, ладони.

Зная, как опасно на высоте воспаление легких, я с огорчением вспомнил, что основную аптечку мы оставили у отшельника. «Что ж,- решил я.- Значит, надо спешить. Чем раньше мы попадем к людям, тем больше шансов увидеть этого малыша живым».

Протянув руку, я осторожно коснулся теплого мохнатого плеча. Йети хищно и устало растянул тонкие темные губы и раздраженно заворчал, показав ряд крупных, покрытых черным налетом, зубов. И все же он был слишком изнурен, чтобы сопротивляться. Сдался, медленно шагнул вперед…

Подталкивая, я вел йети через морену. Кашель гулко метался среди сераков. Гулко лопался под ногами, в своей неизмеримой толще, ледниковый щит. Казалось, мы никогда не дойдем. Казалось, вот-вот перед нами распустятся, как молнии, черные трещины.

Но мы пришли.

Не обращая внимания на стоны и на слабые попытки йети избавиться от прикосновения моих рук, я втолкнул его в палатку, и он сразу забился в самый дальний и темный угол. Дрожа, он спрятал голову в ладони и никак не реагировал ми на воду, ни на сухари. Я готов был прямо сейчас спуститься к отшельнику за лекарствами, но вряд ли йети выдержал бы такой путь. Оставалось ждать утра, и, усевшись у входа, я медленно, как тибетский монах, начал шептать - негромко, невнятно:

- Вон там, где будто чиркают спичками,- метеоры… Они неопасны, мистер йети. Они не приносят несчастий и ничего не меняют. Просто существуют, как, например, ты. Их, в принципе, можно было бы и вычеркнуть из списка присущих природе свойств, как вычеркнул один тибетский лама из своих списков тебя, мистер йети, как существо, не принимающее участия в прославлении многих будд… А там звезды… Водолей, Большой Пес, Компас, Корма, Единорог… Может, и ты умеешь замечать их свойство исчезать и появляться вновь? Может, и ты умеешь ориентироваться по этим плывущим созвездиям?..

Я как молитву произносил эти негромкие слова, и йети, не переставая надрывно кашлять, прислушивался, убаюкиваемый мерным ритмом. Он напоминал крошечного старика из волшебной сказки, и я наконец отчетливо представил - как же мне повезло! Ведь я попал в ту сказку, к которой стремился более сорока лет!

Взглянув на голые большие ступни йети, я попытался натянуть на них «слоновью ногу», короткий спальный мешок, одевающийся только до пояса, но на этот раз, царапаясь и толкаясь, йети сумел отбиться. И я вынужден был сказать:

- Ладно. Лежи. Утро близко…

Крепко зашнуровав палатку, я растянулся у самого входа, чувствуя, как съежился, как притих в темноте мой пленник. И сейчас, когда он был рядом, сейчас, когда я был спокоен за шерпа, я вдруг в полной мере почувствовал усталость, скопившуюся в течение этого невероятно долгого дня… Не давая векам смыкаться, я смотрел широко раскрытыми, но все равно ничего не видящими глазами в угол, где сидел йети, и думал - как напугано и как слабо это горное существо, о котором привыкли думать, как о гигантском верзиле, способном за день преодолевать многомильные перевалы! Как сжимается йети в комок, стремясь стать как можно меньше! Так всегда ведет себя слабый зверь перед сильным… Впрочем, почему - зверь? Разве не лежит в основе низкого поклона жителя Востока или в основе кивка европейца все тот же жест слабого перед сильным - покорное припадание к земле?