Баррингтон Бейли - Дзен-пушка

— Даже если и так — ты что, думаешь, повстанцы позволят региону скатиться в анархию?

— Ну, они ж не биотисты, разве нет? — сердито бросил Торт.

— Я так не думаю.

— Отлично. Да кому мы интересны? Занятное дело, как изменилось значение слова Земля. В наши дни этот корень используют главным образом биологически, в сочетаниях вроде всеземельная биота. Но ведь это имя планеты. Этой планеты, Лопо. Это ведь Земля, ты не забыл?

— Угу, — рассеянно откликнулся де Кого. Ему только сейчас пришло на ум. Ему раньше казалось, что Земля на самом деле — два разных слова, слившихся в омоним. — И какое это имеет?..

— Любое, — весело ответил Насименту. — Это исходный мир, глухомань еще та. Сюда никто не суется, никому до нас нет дела, ну и с какой бы стати повстанцам?.. Что до правительства, которое, по твоим утверждениям, ты здесь представляешь, то оно не более дееспособно, чем сама Диадема, а значит, я тут вправе делать, грубо говоря, что хочу. Поэтому перестань на меня наезжать, Лопо!

С этими словами Насименту вскочил и направился к выходу из комнаты, избавив себя от общества надоедливого гостя.

Слова куратора глубоко потрясли Паута. Он впал в ужас и совсем не утешился заступничеством незнакомца: Паут понимал, что чужие мнения Насименту не указ. Его единственным шансом было, сколь он представлял себе, надеяться, что куратор снова отвлечется и забудет о нем.

Когда де Кого снова пришел его проведать, позже, вечером того же дня, Паута опять охватил ужас, смешанный с удивлением. Инспектор смерил его взглядом, и в бледно-голубых глазах ученого проступило сочувствие.

— Бедная полуобезьяна, — пробормотал он. — Ни матери, ни отца — какую ужасную замену их предложил тебе Торт! Попытайся его простить. Думаю, он уже давно рехнулся. Ну, а я по крайней мере сделаю что-нибудь для облегчения твоих страданий.

Подойдя к стене, он отодвинул панель, которой Паут прежде никогда не замечал. Световой сигнал на потолке выключился.

— Выходи. Ты свободен.

Паут боязливо съежился. Он не поверил словам де Кого, приняв их за какой-то трюк. Глядя на несчастное создание, де Кого вдруг вспомнил еще один эксперимент Насименту, птицечеловека. Лишенное дара речи и языковых способностей, существо это выражало свои мысли единственным способом: игрой на саксофоне сопрано. Птицечеловек играл, как ангел, по любому поводу, извлекая взамен предложений напевы и великолепные каскады нот, а слова заменял аккордами и арпеджио. Насименту утверждал, что это сложная форма птичьих песен, а музыкант явился экспериментом по созданию гибрида человека с черным дроздом, опыта незаконного, но необычайно интересного. Де Кого смутило отсутствие всяких внешних признаков химеры (хотя птицечеловек был довольно нескладен), и он вскоре выяснил правду. На самом деле птицечеловек представлял собой обычного, выращенного Насименту путем гормональной акселерации, а дара речи лишился потому, что ему систематически отказывали во всех возможностях научиться языку. В музыке же, напротив, натаскивали интенсивно, сделав ее единственным дозволенным для него средством общения. Насименту даже погружал подраставшее дитя в криосон между уроками музыки, исключая все немелодические стимуляторы. Куратор счел эксперимент неслыханно успешным: речевой центр, расположенный в левом полушарии головного мозга, сделался практически необучаем, и единственным каналом восприятия у птицечеловека осталось правое, отвечающее за интуитивные способности, в том числе музыкальные.

Де Кого возмутился, что перворангового гражданина удерживают фактически в тюрьме, и приказал освободить несчастного. Наверное, тот так и бродит себе где-нибудь по Земле, увечный менестрель, способный озвучить самые сложные и утонченные эмоции, но ни единого факта.

В этом случае инспектор уговорить Насименту не рассчитывал: не в том настроении был безумный ученый, чтобы отпускать Паута.

Он поманил обезьяна.

— Я твой друг. Я дам тебе свободу.

Паут вспомнил, как де Кого обращался к нему прежде. Очень осторожно, в приливе надежды, Паут позволил вывести себя из закутка. Он миновал то место, где раньше располагались невидимые прутья. И не почувствовал боли.

Он стоял на другом участке пола!

Его сердце заколотилось. Как долго!

— Накинь это, — мягко обратился к нему де Кого, протягивая нечто вроде желтого комбинезона с нагрудным слюнявчиком и короткие штаны. Паут вцепился в одежду. Неловко, следуя указаниям де Кого, застегнул ее на себе. Потом осторожно развернулся, поглядывая из стороны в сторону, все еще в раболепной позе, но размышляя, что делать. Ему хотелось причинить спасителю боль, как-нибудь покалечить или даже убить, но он был слишком слаб для атаки и боялся нападать.