Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч. Голубой человек

На старика было просто жалко смотреть. Он никуда не выходил и отсиживался в аквариуме, ссылаясь на то, что у него якобы разыгрался ревматизм. Конечно, это было нелепой мотивировкой, ибо глупо с ревматизмом забираться в воду.

Хоттабыч лежал на дне аквариума, лениво шевеля плавниками, и вяло глотал ртом воду. Когда к аквариуму подходили Волька, Серёжа или Женя, он уплывал к задней стенке, весьма невежливо поворачиваясь к ним хвостом. По ночам, когда все в доме спали, он вылезал из воды, чтобы немножко размяться, и до утренней зари еле слышно шаркал туфлями по комнате и что-то бормотал. Хоттабыч обдумывал какое-то важное решение.

Так продолжалось несколько суток, пока наконец в один прекрасный день Хоттабыч не вылез из аквариума. Отжимая воду из бороды и усов, он сдержанно сказал обрадованному Вольке:

- Ты меня очень обидел, о сладчайший Волька, отказом от моего скромного подарка. Твоё и моё счастье, что я обещал тебе не обижаться, в противном случае я сделал бы с тобой нечто непоправимое, о чём сам в дальнейшем весьма бы сожалел. Ибо я полюбил тебя всей душой и особенно не могу не ценить прекрасное бескорыстие твоей дружбы. Но больше ты богатства от меня и не ожидай. Я всегда буду делать всё, что ты мне прикажешь, но ты впредь не получишь на руки ни одного золотого.

- Ну вот и чудесно,- отвечал с некоторым сожалением Волька.- Тут у меня с ребятами имеется к тебе одно интересное предложение. Мы давно собираемся попросить тебя пойти с нами в цирк.

- С удовольствием,- сказал Хоттабыч.- Если хочешь, мы можем поехать туда на верблюдах.

- Нет, что ты, не стоит тебе затрудняться,- возразил Волька с подозрительной поспешностью.- Давай лучше, если ты не боишься, поедем в трамвае.

- А чего тут бояться! - обиделся старик.- Трамвай как трамвай, дело обыкновенное.

- Значит, поехали,- засуетился Волька.

И через полчаса Волька, Женя, Серёжа и Хоттабыч были уже в Парке культуры и отдыха, у входа в цирк-шапито.

Старик принципиально возражал против покупки билетов. Он попытался даже усмотреть в этом некую недооценку своего могущества.

- Нет, вы не знаете ещё Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба,- сказал он с лёгкой горечью и, попросив ребят подождать где-нибудь неподалёку, подошёл к будке администратора, около которой гудела длинная очередь жаждавших получить контрамарку.

Время от времени из окошечка высовывалась взъерошенная голова администратора, он сердито кричал:

- Напрасно дожидаетесь, граждане! Контрамарок нет и не будет! Цирк набит до отказа.

Но очередь не двигалась с места, и администратор в сердцах с треском захлопывал окошечко.

Хоттабыч в очередь не полез, а, встав в сторонке, что-то зашептал, сосредоточенно глядя в стенку, за которой притаился администратор, обессилевший от суровой борьбы с контрамарочниками.

Он глядел так, не моргая глазами, до тех пор, пока из окошечка не высунулся администратор с белым листочком бумаги в руке.

- Кто здесь товарищ Хотапченко? - выкрикнул он с заговорщическим видом.

- Я тот человек, которого ты ищешь,- сказал старик с достоинством, и только успел взять в руки контрамарку, как окошечко с шумом захлопнулось, чуть не прищемив ему пальцы.

- Безобразие! - заволновались в очереди.- Тут люди ожидают с шести часов вечера! Сами говорят, что не будем выдавать пропусков, и сами же выдают без очереди! Подавай сюда директора! Мы так этого дела не оставим.

Администратор не вытерпел, открыл окошко и выкрикнул:

- Товарищ Хотапченко - командировочный! - и снова захлопнул окошко, на сей раз уже окончательно.

- Все мы командировочные! - заорали неуверенными голосами из очереди и стали постепенно расходиться, так как уже прозвенел третий звонок.

Хоттабыч с ребятами вошёл в цирк, залитый светом множества ярких электрических ламп.

В одной из лож, около самой арены, было как раз четыре свободных стула, но Хоттабыч категорически отказался занять эти места.

- Я не могу согласиться,- сказал он важно,- чтобы хоть кто-нибудь в этом помещении сидел выше меня и моих глубокочтимых друзей. Это было бы ниже вашего и моего достоинства.

Спорить со стариком было совершенно бесполезно, и ребята скрепя сердце уселись на самой верхотуре, в последнем ряду амфитеатра.

Вскоре выбежали униформисты в ярких, расшитых золотом костюмах и выстроились по обе стороны выхода на арену. Шпрехшталмейстер зычным голосом объявил начало представления, и «первым номером обширной программы» выехала на арену наездница, вся усеянная блёстками, как ёлочный Дед-Мороз.