Роберт Янг - Бокал звезд

А дождь все лил. Ласково, нежно. Настойчиво. Тихонько пел в листве. Мурлыкал. Шептал. Смеялся. До самого утра.

Возвращаясь на корабль, Гордон мысленно репетировал придуманный на пару с Соней доклад начальству, где вкратце говорилось про плен, но ни слова — про свадьбу и дождь. Зачем усложнять и без того сложную ситуацию?

Через полмили он вдруг почувствовал, что ошейник стискивает горло. С каждым шагом становилось труднее дышать. Едва не задохнувшись, Гордон замер. Словно натянулся до предела невидимый поводок.

Стоило попятиться, как тиски разжались. Чем дальше, тем больше. Единственное объяснение — в отличие от земных металлов, сплав для ошейников обладал магическими свойствами. Выкованные из него предметы притягивались друг к другу, и притяжение лишь усиливалось на расстоянии. Стараниями ли венериан или из-за особенностей руды, но чары действовали только на вещицы из одного котла. Гордон не знал этого наверняка, но не сомневался: с брачными узами на Венере не шутят.

Он зашагал назад, но на полпути столкнулся с бегущей навстречу Соней. Бледное лицо красноречивей всяких слов говорило, что майор успела познакомиться с особенностями ошейника и сделать выводы.

— Что нам делать, Гордон? — выпалила она.

— Разберемся, — упокоил тот. — Идем, у меня на корабле полно инструментов.

Все утро прошло в тщетных попытках снять ошейники. Их не брали ни остро заточенные ножницы, ни алмазный напильник. Вариант со сваркой тоже отпал.

Гордон в изнеможении опустился на землю неподалеку от посадочных опор. Соня подошла и села рядом.

— Нам отсюда не выбраться, — призналась она. — Наши корабли двоих не выдержат, это сто процентов.

Гордон вздохнул.

— Можно связаться с Землей и попросить помощи. Правда, придется рассказать все. Другое дело, что в историю с дождем вряд ли поверят. Умолчим про дождь, останутся ошейники — тоже весьма сомнительно. Боюсь, нам вообще не поверят. Решат, что мы влю… не хотим возвращаться, а узнав о совместном проживании, немедленно прикажут лететь назад. Нет… Чтобы просить о помощи, нужна убедительная причина.

Соня слабо улыбнулась.

— Представила, как оправдываюсь перед советом министров. Мол, во всем виноват дождь.

Гордон расхохотался.

— А я рассказываю следственной комиссии про ошейники.

На душе сразу полегчало. Раз охота шутить, не все потеряно.

— Поступим так: отчитаемся, как планировали, и займемся делом, как будто ничего не случилось. Глядишь, проблема решится сама собой. А если нет, построим хижину и заживем здесь, — объявил Гордон.

Соня по-девичьи зарделась.

— Давай строить у ручья, где мы познакомились.

— Отличная мысль, — кивнул Гордон.

По утрам они изучали окрестности, а в обед занимались хижиной. Взяли пробу дождевой воды, но ничего особенного не нашли. Гордон не удивился, поскольку еще в первый день проанализировал состав питьевой воды, и с тем же результатом. Соблазн нарушить запреты рождался в облачном покрове и испарялся, едва коснувшись земли.

Когда хижина была готова, молодые часами бродили по горам и живописным лесочкам, болтая и смеясь, любовались причудливыми цветочными узорами и вздрагивали от всполоха радужных крыльев. Изредка встречались венериане, но те не обращали на чужаков ни малейшего внимания. Приятной находкой стало окруженное папоротником озерцо у подножия пенящегося водопада, куда Соня и Гордон повадились ходить купаться. Кожа девушки покрылась золотистым загаром, при взгляде на нее у Гордона захватывало дух. Случалось, шел дождь, но в нем теперь нужды не было. К невидимой цепи, что связала землян, прибавилась другая, в десятки раз прочнее.

Впрочем, первая тоже никуда не делась, а время отлета стремительно приближалось. Молодожены искали повод убедить оба правительства не возвращать их на Землю — и слава богу (хотя бог тут совершенно ни при чем), в последний момент повод нашелся. Точнее, нашла его Соня. Как-то утром перед плановой проверкой двигателя, она смущенно подняла глаза от сколоченного Гордоном столика и пробормотала:

— Я беременна.

В Москве новость произвела эффект разорвавшейся бомбы и, просочившись сквозь трещину в броне Кремля, вызвала цепную реакцию во всем Советском Союзе. Тогда советскому премьеру впервые открылась незыблемая истина: дети задевают слабую струнку в душе всякого, коммуниста ли, капиталиста — неважно.