Бернар Вербер - Отец наших отцов [litres]

Страх хищников… Лукреция вспомнила изображение эволюции в кабинете Аджемьяна. Там рыбка задавала вопрос матери. Кем были вышедшие из воды? Кто эволюционировал? Встревоженные. Напуганные. Недовольные. Те, кто хотел, чтобы мир изменился. К ним можно было бы добавить еще параноиков. Тех, кто всюду видел опасности или предвидел надвигающиеся проблемы.

Соланж Ван Лисбет наклонилась, изображая сгорбленную обезьяну.

– Вставание на задние конечности высвободило передние, – объяснила она. – Руками, ставшими вдруг свободными, можно было держать палку, а можно и оружие.

Прямохождение открыло дверь для других изменений, в том числе в костяке. У прямоходящего таз превращается в корзину, удерживающую кишки. Раньше соединение позвоночника с черепом было продольным, а благодаря выпрямлению он отодвинулся вниз, что позволило черепу увеличиться в объеме, потому что он больше не был заперт костным мозгом.

– За два миллиона лет его объем вырастет от 450 до 1000 кубических сантиметров, а к нашему времени уже до 1450 кубиков. – Для наглядности она показывала черепа разных объемов.

– Почему у нас почти не осталось шерсти? – задал вопрос Исидор Каценберг.

– Опять-таки приспособляемость. Шерсть была нужна для того, чтобы малыши цеплялись за материнские животы. Когда матери смогли брать детей на руки, шерсть стала не нужна. Осталась только шерсть на голове – защита от солнца.

– А брови?

– Так, мелочь. Защита на случай дождя.

Теория, озвучиваемая доктором Ван Лисбет, называлась «трансформизм», ее выдвинул в 1815 году Жан-Батист Ламарк, которого она восхваляла как единственного, истинного основателя современной палеонтологии человека.

– В чем разница между ламаркизмом и дарвинизмом? – спросила Лукреция Немрод, открыв в своем блокноте дарвинскую лекцию Конрада.

– Для дарвинистов люди – это животные, у которых случайно возникли гены, позволившие им выпрямиться. Для ламаркистов любое животное при необходимости способно трансформировать свои гены, – объяснила доктор Ван Лисбет и с улыбкой заключила: – Идеи Ламарка любому позволяют лелеять надежду на улучшение. Не то у Дарвина: неудачно родился – оставь все надежды.

В соседнем помещении плавали в емкостях с формалином всевозможные зародыши. Среди них были как человеческие эмбрионы, так и эмбрионы ящериц, обезьян, многих других млекопитающих.

– За девятимесячное развитие зародыш человека воспроизводит историю своего вида.

В одну из склянок была помещена розовая чешуйка – шестидневный человеческий эмбрион, очень похожий на соседних простейших. Другой эмбрион, уже 12-дневный, успел удлиниться и обзавестись большими глазами.

– Вылитый рыбий малек, не находите? Вначале мы были рыбами, – продолжила Соланж. – В возрасте тридцати одного дня человеческий зародыш похож на ящерицу, в шесть недель – на плод землеройки, в восемнадцать ничем не отличается от обезьяньего.

Лукреция строчила как оголтелая. Она была впечатлена услышанным.

– Можно и так сказать: каждый человек еще до рождения перебирает все эпизоды истории своего вида, – пробормотал Исидор Каценберг, тоже не скрывавший, как сильно поражен.

– Загадка формы цифр, – так же шепотом отозвалась Лукреция. – 1, 2, 3, 4, 5… Еще не родившись, мы учим стадии эволюции жизни.

– Что вы сказали? – навострила уши хирург.

Лукреция обернулась и указала на живых обезьян в больших клетках у себя за спиной.

– А эти обезьяны вам зачем?

– Для пересадок. Гены человека на девяносто девять процентов идентичны генам шимпанзе, поэтому у них можно брать некоторые органы для замены отказавших человеческих. Чем лучше будут удаваться замены органов человека органами животных, тем реже придется прибегать к банкам органов, с которыми связано столько злоупотреблений.

– Что за злоупотребления? – насторожилась Лукреция Немрод.

– В странах «третьего мира» бедняки распродают по одному свои парные органы, чтобы не умереть с голоду. Почки, легкие, роговицу глаз… Преступники нападают на бродяг и вырезают у них органы, чтобы потом продавать их сомнительным клиникам. Возникла целая коммерция, так велик спрос и мало предложение. Здоровая альтернатива недостатку доноров-добровольцев – пересадка органов животных, почти не отличающихся от человеческих, в частности органов шимпанзе.

Впрочем, оговорилась она, не все шимпанзе в этом отношении одинаковы.

– Общность генов с человеческими на девяносто девять целых три десятых процента отмечается только у шимпанзе бонобо из Конго. Это наилучший залог успеха. Поэтому наши усилия сосредоточены на них.