Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

Процитировала бабушка Лины знакомое мне с детства выражение русского народа, тем снова подтвердив общность наших культур. И это, несмотря, на построенные пирамиды в их стране, и более древнюю историю. А может и мой народ русский, славянский являлся значимо древним, чем о том писали наши историки, не уступая тому, из рода которого была Лина. Ведь на планете Земля всегда правили религиозные догмы, которым было присуще искривление истории, извращение летописей, уничтожение новых научных знаний. Скольких людей сожгли, утопили, повесили, расстреляли те самые активисты, несущие основы религиозных учений, чтобы насадить их искусственное появление и тем самым заковать народы в ложных понятиях рабских цепей.

Скольких сожгли, утопили, повесили, расстреляли тогда. И скольких еще уничтожат, прикрываясь этими безумными теориями рабства, в жажде управлять серой массой ни о чем не думающих людей. Таких людей, каким был раньше я… Раньше, до встречи с Линой и ее удивительным миром, где основой являлся человек — глава и сын самой природы. Умеющий ее разумно использовать, беречь и, главное, любить!

— Я понимаю, — тем временем продолжила говорить Синя, отрывая меня от собственных умозаключений и возвращая в нынешний момент. — Новое произведение посвящено твоей любви, тому, кто прячется в нем под личиной землянин. Но не, кажется, ли тебе, дорогая, что расстояние и те отрицательные качества, которыми ты его наградила, могут разрушать твои чувства, стоит вам встретиться. Ибо невозможно и неправильно любить черствое, самовлюбленное существо, которое вряд ли сумеет ответить взаимностью. И разве, вообще, можно любить избалованного эгоиста и бессовестного хама, как он сам себя представляет. И где он или ты такие устарелые эпитеты только и нашли?

Синя, наконец, смолкла и посмотрела прямо в мои глаза, точнее глаза моей любимой. Я не знаю, что в этот миг они выражали, так как были полны слез. Если сказать, что я был сбит с толку, значит, ничего не сказать о правящем во мне страхе, сомнениях. Мне даже показалось, все, что сейчас сказала бабушка Виклины, какой-то густой туман слов. Или этот густой туман появился перед моим взглядом, а после выплеснулся на щеки потоками слез. Так как я понял, признавшись себе в том, что Линочка знает о моем перемещение. Видимо, она находится в такое мгновение подобно маленькому нейрону подле своего мозга и наблюдает за всем происходящим, а может, я лишь накрываю ее сверху собственными связями, вроде шапки. И потому так быстро вспыхнула между нами связь, чувства, любовь, оно как мы оказывались в отношении друг друга на очень близком расстоянии, касаясь мыслями, личностями, душами.

Любит…

Неужели, Линочка может меня любить. Меня черствого, малообразованного эгоиста и хама, полную противоположность ей и умом, и воспитанием, и испытываемыми чувствами.

Это было слишком для меня.

Слишком прекрасно, чтобы стать правдой!

Слишком горько, чтобы быть правдой!

Правды, которая не имела возможности дальнейшего развития и воссоединения любящих душ, личностей, мыслей (все же вряд ли лишь сети нейронов мозга).

Лучше уж, чтобы мучился я один!

Я совсем не хотел втягивать в это мою девочку…

— Почему молчишь, дорогая? — вклинилась в мои мысли Синя, и совсем чуть-чуть вздыбила верхнюю губу, приоткрывая ряды ровных, белых зубов, которым бы позавидовали мои старики, уже давно лишившиеся своих кусачих органов во рту.

Она теперь согнула правую ногу в колене и совсем немного подтянула к груди, опершись на нее рукой, точно намереваясь подняться. Я, вскинув правую руку к лицу отер щеки от текущих слез, и, отведя сам взор вправо, уставился на легкое колыхание лентообразных, широких листьев куста растущего в этой части особенно густо по берегу реки, чьи удлиненные концы прочерчивали по зяби воды чуть зримые полосы. И до этого лес был наполнен всевозможными звуками, однако, сейчас послышалось раскатистое уик-уик. А потом в кроне листьев не высокой пальмы появилась маленькая обезьянка. С густой серо-коричневой шерстью, удивительной такой бородкой при отсутствии волосяного покрова самой мордочки, и очень длинным хвостом, держащим его строго вверх. Обезьяна совсем немного зарилась в сторону плывущего по реке судна, а после, блеснув глазками и чуть тише прокричав кэх-кэх, пропала с поля видимости.

— А если он, тот землянин, — отозвался я, все еще внимательно вглядываясь в крону дерева не то, чтобы желая увидеть обезьянку, просто не в силах смотреть в глаза Сини и оправдывать себя перед Линой, так словно уже был на сто процентов уверен, что она меня слышит. — Если этот земляни, только под ее, точнее моей, — продолжил я, поправляясь, — любовью лишь и сможет стать человеком. Настоящим человеком. Искренним, добрым, трепетным. Может все, что в нем имелось до моей любви, было напускным, обманным. А когда я его полюбила, он изменился, с него спала корка, шелуха и показалась его суть. Суть, имеющая право на чувства, эмоции, на любовь. Если так, если существует надежда его исправить, мне можно попробовать?