Елена Асеева - Сквозь сон [СИ]

Он, наконец, смолк. Очевидно, итоговой фразой желал воздействовать на Лину, а может вызвать на диалог. А мне почему-то показалось, что я этот лозунг уже, где-то слышал. Я все то время, что он болтал, лишь отмечал в своем мозгу имена родителей Линочки, а сам обдумывал услышанное про название планеты, звезды, данные истории, стараясь хоть как-то соотнести это с собственным миром, Россией. Приходя к выводу, что если происходящее свершается все-таки на Земле, то я и впрямь сумел каким-то непостижимым образом заговорить на их языке. Впрочем, схожие со славянскими имена не только Земко, Горясер, Смил, упоминание праславянского и протоиндийского языков указывали на какую-то близость русскому народу. Однако идущая бесконечным монологом болтовня деда Виклины никак не давала мне сориентироваться по географии Земли. Так как саму теорию волшебности, сказочности этого мира я, так-таки, отмел. Может потому, как все происходящее было слишком жизненным.

А может, потому что я хотел, чтобы была жизненна Виклина, Лина, Линочка, моя девочка!

От этих больно серьезных таких мозгокипений меня отвлекло движущееся по противоположной стороне трассы (нам навстречу) транспортное средство. Оно своим видом, тик-в-тик, походило на головной вагон электропоезда с обтекаемым, удлиненным передом, через прозрачное стекло которого просматривался сидящий внутри человек. Хотя форма ярко синего кузова была и ниже, и короче, да и помещалась на четырех рядах колес, также небольших. Поэтому движение транспортного средства происходило вроде и быстро, но достаточно низко от дороги, и казалось еще чуть-чуть и оно коснется брюхом самого его полотна. Две двери, которые я успел разглядеть, располагались, где-то по центру кузова. Данное устройство было вдвое длинней автомобиля, на котором ехали мы, а его задняя часть смотрелась, как у хэтчбэка с укороченным задним свесом. У него и скорость походу была более высокой, поэтому он прямо-таки пронесся мимо, и я едва сумел его толком оглядеть.

Мы ехали уже минут пятнадцать-двадцать, и за окном вновь сменилась местность на широкую просеку, где луговые поляны помахивали стебельками злаковых, бобовых, соцветиями голубых васильков, белых ромашек, розового Иван-чая, все такого же низкого. На пространстве этой травянистой земли просматривались узкие реки, чьи берега поросли невысокими ивами. Их широкие раскидистые кроны, чуть покачивали тонкими, гибкими ветвями, в такт собственному движению колыхая темно-зелеными, лоснящимися узкими листьями, точно желающими, исполнить какую-то музыкальную композицию. Голубое небо на данном не занятом лесами пространстве напоминало начищенный самовар, слегка отражая от собственного полотна бело-желтый слепящий диск Солнца, точнее Усила.

— Лина, ты почему мне не отвечаешь? — прервал столь чудный вид и тишину очередным вопросом Горясер.

Я, почему сказал тишину. Оно как, несмотря на приоткрытое у него окошко, и легкий свист, воспроизводимый от соприкосновения кузова автомобиля с порывами ветра, практически не было слышно сторонних звуков, как и работающего двигателя.

«Блин, до чего меня этот дед достал. Заколупал прямо!» — злобно подумал я и тотчас поперхнулся собственными мыслями, или только грубостью. Мне почему-то стало стыдно, совестно, что ли думать так вульгарно, грязно внутри Линочки. Впрочем, я решил ответить деду, чтобы защитить идеалы Виклины.

— Ну, а если я верю в любовь. Верю в свои идеалы, — сказал я, представляя себе отражение Лины в зеркале. Ее черты лица, фигуру, белокурые, чуть вьющиеся до плеч волосы. Ее удивительные темно-синие глаза. И говоря это не столько от ее имени, сколько от своего. — Верю! Теперь верю, что между людьми может пролететь искра! И, бах! Удар в лоб и ты уже повержен ею или им, навсегда! Ты уже любишь и вряд ли сумеешь избавиться от этих эмоций, забыть эти чувства. Ее лицо, губы и удивительные глаза.

Я резко прервался. Мне, кажется, даже не договорив последних слов из своей речи. Ощутив столь сильные чувства, и прямо захлебнувшись ими, а глаза мои (точнее глаза Лины) сами собой наполнились слезами, вызванными осознанием того, что о возникших во мне чувствах никогда не узнает та единственная, дорогая моему мозгу, личности, душе.

Луга, расчерченные речками и поросшие злаками и цветами, сейчас заместились на поля какого-то очень рослого тростника с обеих сторон от дороги. Теперь это были явственно возделываемые человеком участки земли. Метра по три в высоту коричневые, прямостоячие стебли (неизвестного мне растения), покрытые узкими зелеными листьями, удерживали на вершинах ярко-красные початки, опушенные редкой розовой волосней. Отдельные волоски, которых подхваченные ветром плыли по воздуху и легонько покачивали сами стебли. На этом поле, хотя и очень удаленно, просматривались до пяти крупных, работающих, двигающихся по направлению к дороге машин, напоминающих зерноуборочные комбайны. Они ехали неспешно и синхронно, срезая режущими аппаратами сами стебли. Одновременно, захватывая и отправляя на платформу не только стебли, но и початки, листья, волосню. Не очень четко, но все же можно было разглядеть следующие за ними прицепы, видимо, укрепленные сразу на машинах, заполненные переработанным в какую-то коричнево-розовую труху материалом.