Инна Шульженко - Вечность во временное пользование

– Бля! – Уна газанула и подъехала им навстречу. – Но тогда эти суки уже перекрыли выезд на трассу, это понятно?

– Да!

– Что делать будем?

– Только если через овраг? – с большим сомнением произнесла Роза.

Овраг расстилался перед ними приблизительно Тихим океаном, только без воды. Откуда здесь была эта природная ископаемая впадина в земле, с рекой и рощей на дне? Едва дыша, беглянки оглянулись: уже с обеих сторон к ним приближались вооружённые люди, явно негостеприимно настроенные.

– Погнали! – Фелиция кивнула, и Уна, подав задом и развернув машину носом к обрыву, тихонько ступила колёсами на грунтовую дорогу в осыпях.

Обливаясь потом от напряжения, несколько раз попрощавшись с жизнью, через нескончаемые пять минут спуска они встали на плоскость дна. Отшвырнув дверцы, девушки вывалились наружу. Крошечные фигурки их преследователей зависли где-то очень далеко вверху.

Они упали на траву и предались кайфу: есть ли больший кайф, чем уйти от погони? А от погони с перестрелкой? То-то и оно…

Да, тридцать тысяч они потеряли, но зато сохранили ресурс в виде самих себя, а деньги – голуби: как улетели, так и прилетят.

Повалявшись и отдышавшись, они поднялись. Дискуссия: сможет ли Уна поднять машину по склону вверх, долго не продлилась, – выяснилось, что мотор сдох.

– Сорри, вверх придётся на своих двоих, – Уна пожала ручку машине.

– Хочу от жизни только душ – воняю, как козёл, – пожаловалась Ро.

– Не ной, только бы дойти уже наверх, – подбодрила её Фло.

Через тридцать пять минут, едва живые, мокрые, через силу дышащие, они выбрались из марианской впадины оврага на поверхность. В первом же попавшемся кафе рухнули за столик на улице и дышали, как собаки, с открытыми ртами. За спинами хлопнула дверца, официант шёл принять заказ…

Но вместо официанта, загородив солнце, перед ними встала мадмуазель Бланш:

– Ну что? Рады, не передать словами как?

Уна вскочила, но ручка с многочасовым маникюром повелительно упёрлась в воздух прямо перед ней:

– Спокойно, не нервничаем.

– Как вы нас нашли? – спросила Ро.

– А что тут сложного-то? – ухмыльнулась мадмуазель Бланш. – Сверху посмотрела: поковыляли голубушки. Так за вами и пришла. Просто поверху.

– Одна? – Фло смотрела из-под ладони, козырьком приложенной к глазам. – Зачем?

Та закурила и наклонилась прямо к её лицу:

– Знаешь, сколько я ждала, чтобы сдать N. за самую низкую цену из возможных?

Уна и Ро подняли брови. Мадмуазель Бланш распрямила осиный стан и одним движением задрала кремовый верх офисного костюма: к беленькому животику, засунутая за пояс узкой бежевой юбки, подпирая снизу не нуждающийся в этом бюст в кружевах, торчала чёрная папка! И файлы в ней действительно были разноцветными!

– Просто Лара Крофт – расхитительница грибниц, – одобрила Уна.

– Так, оплатите мне мой кофе! Какой тут самый дешёвый? Маленький эспрессо мне! Быстро!

Рошель и Флоранс переглянулись: эти двое давно разговаривали без слов.

– Ты вообще кто? – спросили они секретаршу.

– Я – Одиль, – сказала четвёртая в – отныне – четвёрке.

В автобусе: две, явно с полотен Гойи сползшие, герцогини Альбы – странные, птицеобразные, сухие, крошечные, с огненными чёрными глазами, визуально очень привлекательные, одной 70, второй 90 лет, похожие между собою безумно мать и дочь. Дочь ненавязчиво ухаживает за готовой рассыпаться в прах матерью.

Она – дочь – умноглазая, потерявшая волосы, будь она монахом, чётко по линии тонзуры, оставшиеся выкрашены в чёрный цвет и собраны в низкий пучок. Сидят дамы напротив друг друга, одеты не в герцогские кринолины, но в герцогские цвета: насыщенные приглушённые болотный, лиловый, глубокий чёрный, вдруг – золотистый плащ и алый шарф, которым дочь укрывает озябшую мать.

Выходят: автобус долго ждёт – крошечная ножка в дорогой туфельке никак не коснётся тротуара, дочь удерживает хрупкий локоть уже оттуда, снизу. Наблюдая это невозмутимое спокойное терпение и заботу, я вдруг думаю вот о чём: а был бы это один человек! Просто женщина из своих 70 могла бы подать руку помощи себе 90-летней…

И волнующие возможности застят мне взор: вот, например, я 30-летняя и во всех смыслах процветающая, наклоняюсь над безутешными слезами себя-подростка или утишаю страх перед наказанием себя-семилетней, когда преступление казалось таким ужасным и непростительным, что на полдня я стала заикой.

Или я-сегодняшняя укрываю себя 20-летнюю, в хлам пьяную, с чёрными потёками под глазами, и говорю, подтыкая одеяло: спи! – через несколько лет ты будешь с ужасом отнекиваться, что в твоей жизни промелькнул этот мудофлейтор.