Жан Рено - Подводный город

— Как же! Там трактирчик: «Буфет Колоний».

— Ну, вот!.. «Буфет Колоний»… Но авторы письма скоро узнали, — может быть, через несколько минут после того, как бросили булыжник, — что Луи Бона больше нет в живых… И они обыскали его вещи и ваши сегодня после обеда, утащив кое-какие пустяки для отвода глаз, чтобы их приняли за простых воров.

— Конечно, им хотелось найти письмо и унести его!

— Они должны быть уверены, что письма их никто не разберет. Скорее же всего, они искали бриллианты или каких-нибудь указания на то, где они спрятаны.

— На другой день после смерти Бона жандармы исследовали весь его багаж и ничего не нашли… Ах, значит, чтобы получить кругленькую сумму, я должен открыть, где бриллианты?!

— Вы можете быть уверены, что Гамбург, потеряв всякую надежду, ответит вам, что, разумеется, согласен.

— А эта подпись — «З»?

— Вернее всего, начальная буква фамилии автора письма.

Морис поднялся, полный восторга.

— Хорошо! Значит, я должен быть сегодня в девять часов в «Буфете Колоний» на рандеву апашей?

Голубые глаза Эвелины покрылись дымкой, голос ее слегка задрожал, когда она произнесла:

— Да, вам надо быть там… но смотрите — берегитесь!

— Я не боюсь… ах, мисс Эвелина, я вам так обязан… — начал Морис.

— Тише! Вот и мисс Эдит: к тому же, я разобрала ребус, и моя роль кончена.

Морис, понизив голос, спросил ее:

— Скажите мне только, почему вы так добры ко мне сегодня, а все время были так холодны? Скажите, прошу вас.

Эвелина сначала потупила глаза и после некоторого молчания быстро проговорила:

— Я сама не знаю. Все подруги говорят о вас. Вы так хорошо играете в теннис… Еще — вы великолепный боксер… И спортсмен вы прекрасный — это я сама вижу… Мне всегда было приятно с вами… только, разумеется, не могла же я любезничать… Невозможно же… но когда я узнала от мисс, что дядя ваш хочет лишить вас поддержки — мне так стало нас жалко, и мне захотелось быть вашим товарищем… Смотрите же, берегитесь сегодня вечером!

В глазах ее стояло молящее выражение.

Морис ничего не мог ответить, потому что подошла мисс Эдит и стала восхищаться заходящим солнцем.

Прелестная Эвелина! Какая проницательность! Приключения! Может быть, не придется служить! Морис начинал мечтать уже о благополучии и счастье. Одевшись в костюм шофера, он сравнивал себя с разными героями романов. Но хладнокровие и благоразумие вернулись к нему, когда он стал осматривать свой мотоциклет. Фонарь — вычищен. Резервуар — полон. Он вскочил в седло, нажал ногой на педаль для первых взрывов, открыл газ — и по обеим сторонам его бешено побежали назад, как придорожные призраки, — деревья, дачи, скалы…

Ветер бушевал в ночном мраке, свистал в ветвях деревьев, и вдруг пошел сильнейший дождь. Морис должен был замедлить ход… Повернув за выступ скал, он увидел вдали огонек.

Он закрыл кран, снял приводной ремень и бесшумно стал подвигаться вперед. Темной массой дремал у края дороги одноэтажный «Буфет Колоний».

Морис сошел с мотоциклета.

Сквозь щели ставен блестел огонь длинными нитеобразными лучами. Других признаков жизни не было. Под освещенным окном находился род навеса. Морис вкатил туда свои измоченный дождем мотоциклет и заботливо отер его части и фонарь. Тут он натолкнулся на что-то большое и твердое. Протянув тихонько руку, он нащупал автомобиль: шесть мест, шестьдесят лошадиных сил, роскошная машина. Мотор, еще теплый, прибыл, очевидно, недавно.

Эвелина не ошиблась. Кто другой мог приехать на таком автомобиле в паршивый кабак? Сообщники Бона были, вероятно, люди богатые.

Морис подождал, пока успокоится его сердце. Во рту у него стало сухо, руки дрожали. Наконец, он сделал усилие и овладел собой. Риск — благородное дело. Стоило поработать, чтобы не быть конторщиком.

Он решил вспрыгнуть на автомобиль, а в следующую минуту он был уже на крыше навеса и, несмотря на ветер и дождь, приник к ставням.

Несколько человек разговаривали в дрянной спальне, вокруг стола, уставленного закусками.

— Положительно жаль, что Лафуин не навел справок! — послышался голос с английским акцептом.

— Но мосье Вернье приказал мне немедленно бросить письмо в окно гостиницы… Первым делом я занялся этим, как приехал… а уже затем узнал, что Бон утонул.

Голос был хриплый, протяжный, и принадлежал он какому-нибудь парижскому «типу».

— По крайней мере, Вернье, письмо было составлено с толком?

— Еще бы! Я ведь был нотариусом!