Юрий Леляков - Точка в памяти миров [СИ]

— Ну, мало ли у кого и такие предки, — успел вставить Мерционов.

— «…он бы напрямую обратился к Космическому Разуму с просьбой отвести кару от невинных… И вдруг он понял… Это было не только их личное спасение… Тут более глубокий смысл… не так просто это задумано… Особая миссия будет у нас там… Ну вот, кажется, пришли…» И пробираются под грузовиком! «…А что честным сейчас грузить… не ответил на это, напряжённо вслушиваясь в ночь… рокот приближающейся автоколонны… слышались совсем близкие голоса, деловито матерящиеся по поводу новых условий комендантского часа… шум потока воды из прорванной трубы… мысль, что это — скорее шум толпы, заставила его поскорее… торговля чем-то прямо с вагона… прижимаясь к стене, мальчики бесшумно преодолели последние метры до ворот и залегли под грузовиком… тут «шлёпнуть» или сдать хозяину…» Это — их заметили! «…Струя газа из баллона ударила в лица приближающимся… просвистела пуля, вырвав из кузова огромную щепку… увидели открытую дверь, ведущую прямо в ангар… боясь забыть последовательность переключений на пульте, уже бросился к кабине… сбив выстрелом замок двери… в луч фонаря попал всего-навсего шатающийся пьяница. Рядом на сиденьях валялись ещё двое… Высадим по дороге… Не надо лишней жестокости… Они скоты, но мы-то люди… На войне как на войне. Выдал нас криком — получай, — и всадил окровавленный нож в… несколько человек в форме шарили фонарями где-то впереди, отыскивая источник крика… в кабине пылала какая-то топка, никак не связанная с общей схемой… Самогонный аппарат… и у него вдруг созрела мысль…»

(Кламонтов понял: последует что-то страшное!)

— «…снял с обеих автоматов штыки и поднёс их к топке… Рука, в которой были зажаты рукояти штыков — уже ощущала нестерпимый жар… решительность боролась со страхом… он старался делать всё быстрее, чтобы не успеть испугаться, так как знал, что больше никогда не решится на подобное… надо было примериться, сделать всего по одному пробному движению — прежде чем… боль пронзила всё тело, в ноздри ударил запах обгорающей кожи…» Это он срезал себе татуировку! Ту, «в виде черепа», или другую… И едут куда-то без фар! А то, мол, двигатель случайно заработать мог, но чтобы и фары — уже слишком! И всё, обрыв…

— Цивилизация того же типа, быстро проедающая ресурсы? — понял Мерционов. — И к кому-то «высшему» на поклон — как единственный выход?

— Как будто, — подтвердил Кламонтов. — Но там только двое… И тоже — тупик…

— Но это не у нас! — добавил Вин Барг. — Так убивать пьяного, резать татуировку…

— А что за транспорт? Чем хоть ехали? — спросил Мерционов.

— Точных указаний нет, — ответил Кламонтов. — Но мне показалось — не автобус. Что-то рельсовое, похожее на трамвай.

— Чтобы «вскоре он пошёл финальную остановку к имению пойти назад»? — ответил Мерционов фразой из того перевода. — Правда, и там, виртуально — угон тепловоза, что ли…

— До сих пор удивляет, — признался Вин Барг. — Но странно: образ есть…

— Так, и вот ещё! — вдруг понял Кламонтов. — «…Сознание тяжело возвращалось к реальности… Устремлённое вперёд, свободное, будто летящее тело — как бы растаяло вместе co сном, и пришло ощущение реального тела, лежащего на полу со связанными вместе руками и ногами… Память выдавала картины суровой реальности — вломившуюся в квартиру полицию, обыск, россыпь на полу документов, денег, одежды…» Битком набитый фургон, духота — опять вроде той облавы; «…погрузка навалом трупов… полубредовое состояние со слипающимися глазами в толпе, подгоняемой прикладами… третья полка в переполненном вагоне… падение оттуда на солдата охраны, почти неощутимое от усталости, так же, как и побои палками за это, и непонятно, за что ещё… и наконец, эта комната… «И это случилось со мной?»— спросил он себя, отказываясь верить своей памяти… Вдруг его сжатая в кулак рука, казалось бы, поддерживаемая верёвкой, бессильно упала в сторону и ударилась о пол… испуг ознобом прошиб всё его тело… Он рефлекторно попытался встать на ноги, всё ещё ощущая их в том положении, в каком его связали полицейские… однако ноги, встретив твёрдую опору, не сдвинулись ни на миллиметр… Уже теряя соображение от охватившего его ужаса, он попытался перевернуться, и его рука, пружинисто зудящая от притока крови, больно ударилась о чью-то ногу. Тот, падая, ухватился за занавеску на окне… Ветхие защёлки не выдержали, занавеска тяжело съехала на пол… «Ты кто?»— от страха шёпот получился слишком громким, и от этого стало ещё страшнее… разве не слышал, как я подошёл развязать тебя… А стоять можешь? Попробуй подняться… Я первым освободился… связали ногу с рукой через протез, а он не разгибается, из простой доски… пришлось перетереть верёвку…» Говорит уже другой… А тот — «…встал коленями на подоконник… могла сработать какая-то сигнализация, но он сделал ото неосознанно… увидел с высоты примерно девятого этажа освещённый ртутными фонарями конец какой-то улицы, упирающейся в склон холма… в нескольких метрах справа заканчивалось балконное ограждение… Мы в обыкновенном жилом доме… Квартал уже — или ещё — нежилой… ломать дверь не надо, она не заперта… Когда такое дело — значит, на верную смерть оставляют. Забыть нас не могли… Сняли всех с разных поездов — и сюда… Ну, и пусть подавятся своей стыдливостью… Почему человек со своей естественной анатомией и физиологией должен стыдиться самого себя… доводят до самоубийства поркой, карцером… трое суток, связанным, без штанов…» И вот — идут вниз по лестнице, всё пусто… И вдруг — полиция: «…Учтите, дом отселён…» Опять стрельба, погоня… Потом — едут в лифте? — удивился Кламонтов. — В отселённом доме? «…Привычной лёгкости при отправлении лифта вниз он не почувствовал… Лёгкий металлический рокот заглушил все звуки… Спуск тянулся так долго, что он начал беспокоиться: не померещился ли ему этот рокот, и не стоит ли лифт всё ещё на том же этаже… но тут кабину сильно тряхнуло, и дверь с громким шипением раскрылась в непроницаемую черноту первого этажа… «Не убивайте! — донеслось из подъезда. — Мы не за вами посланы! Мне…» — и выстрел оборвал всхлипывающий голос…»