Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том II [СИ]

Он коротко рассмеялся.

‒ А вот ты неплохо выучился обманывать себя, ми тайфин. Что за внезапная трусость у того, кто не боялся упасть в глубину и отвечать на вопросы убийцы драконов?

«Обманывать себя? Трусость?!»

Убийцы?..

‒ Разве напугать меня не было вашей целью, милорд? ‒ промурлыкал я так невинно, как только смог. ‒ Что же удивительного, если у вас это получилось.

‒ Прекрати, Чен. Твои уловки не действуют на меня, а сейчас даже не забавно.

‒ Простите, милорд. ‒ Я помедлил совсем недолго. ‒ И правда страшно. Эту пустоту… представлять.

‒ Так ты способен признать, что страх твой вызван моим рассказом, а не игрою с твоими Кружевами? ‒ он с неясной нотой вздохнул. ‒ Я рад. Знаешь ли, я мог оставить приобретение данного опыта тебе, а не утомлять нас обоих экскурсом в моё малоинтересное детство. Сейчас ты уже знал бы всё ‒ ощутил бы.

‒ Нет, ‒ вырвалось у меня. И пусть он не двинулся и не поднял ресниц, а прячущий меня туман был густым, как всегда, ‒ но барьер между нами стал тонок и прозрачен, мой испуг звенел в воздухе, и мы оба слышали это.

‒ Спасибо, ‒ тихо сказал я, чувствуя желание склониться и поцеловать его руку, но это было бы слишком… громким сейчас, и вряд ли он счёл бы мой порыв уместным.

‒ Быть может, не за что. Не всегда защищать от опыта ‒ лучший выбор. Учитель мой не считал правильным делать так. Он вообще ничего мне не говорил ‒ ни вначале, ни все пять лет, пока мы с Таэлой были вместе.

‒ Пять лет? ‒ растерянно повторил я.

‒ А ты думаешь, в этих делах всё просто? Она оставалась хранительницей дома, я оставался учеником, и мы оба не желали причинить беспокойство учителю. Ему хватало тревог в Звезде, обязанности Луча становились для него всё непосильнее, и я знал, что он готовит меня на замену. Я не мог уйти и оставить его в такое время. И я ведь любил её, Чен. А главное, она любила меня. Как я сказал бы женщине, подарившей мне своё сердце, что всякий раз эта пустота в миг, когда моё Кружево жаждет полного слияния и единства, ранит меня, отнимая всю радость сумрачной любви. И оставляет ни с чем ‒ хуже, чем если бы никакой близости и вовсе не было.

Я беспомощно покачал головой, не зная, что сказать: умом я осознавал, что такая откровенность заслуживает большего, чем молчание, но любые слова выглядели жалостью, которой Вэй не прощают. А всё, что вертелось на языке, было: Мерцание, как же мне повезло.

‒ В итоге всё сделала она. Однажды она сказала, что есть мужчина, старый друг, и он хочет быть с нею, а ей хочется его ребёнка, и она нас покидает. Меня и учителя. Она говорила, что я не должен о ней тосковать, и ей жаль, но я слишком молод для союза, а ей осталось не так много времени на рождение… а я не мог ей сказать, как сильно ей благодарен: и за найденный выход, и усилия спасти моё самолюбие… и за этот обман ‒ я же знал, что она лжёт. Как Вэй мог бы не знать? Она и без Чар чувствовала, что я несчастлив в нашем союзе, я это подозревал, но даже не надеялся на такое великодушие. А потом, когда она ушла, учитель со мной поговорил. Даже он утешал меня… словно я, а не она, нуждался в утешениях.

Его голос был по-прежнему мягок, словно в полусне, но я почти задохнулся в исходящей от него печали.

‒ А как же он сам?

Наверное, не будь этой горечи, я бы не решился спросить. Но он, кажется, ожидал этого.

‒ Я тоже спросил. Он сказал, что у Вэй близость к Мерцанию проявляется по-разному, как и глубина проникновения в Кружева. И кто-то в моменты сумрачной страсти может просто отстранить Мерцание, будто бы погасить. И наслаждаться сумрачными чувствами, как и неслышащие, не позволяя этой пустоте захватить себя в плен столь сильно, как это происходило со мною. Он сказал, что предполагал у меня подобное.

‒ И позволил?

Услышать вместо привычной усмешки вздох было… странно. Я очень осторожно коснулся его руки, украшенной кольцом с нарочито грубо огранённым рубином, гранатово-красным, как загустевшая кровь.

Руку мою он не оттолкнул. По-моему, он попросту не заметил.

‒ А как бы он мог запретить? Он воспитывал меня иначе… без запретов, без подчинения, предоставляя всё узнавать самому. И падать, и разбиваться, и учиться вставать и залечивать раны. Да и речь шла не обо мне одном, а какое право имел он распоряжаться жизнью Таэлы? Он считал, что и так должен ей. За отданные ему годы заботы о старом вейлине, которые она могла провести с молодым избранником и завести детей ‒ а какая женщина захочет дитя от Вэй, обречённое на Ступени.