Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том II [СИ]

Идрис, не заботящаяся о том, чтобы поправить обнажившее грудь платье, выглядела вполне по-королевски, и это была рассерженная королева:

‒ Вэй’Каэрин, это не такой момент, когда нужна компания. Вэй-лордам и любить можно лишь с позволения магистров?

На меня она тоже смотрела без приязни. Колокольчики растворились в грозовой синеве, унеслись с ветром.

‒ Сьерина, ‒ мягко промолвил он, ‒ мне очень жаль. Но не вините моего ученика: я прерываю вас не по его желанию, и что это случится, он не знал. Мы не всё говорим своим ученикам.

Его голос мурлыкал, низко и просяще, и взгляд Идрис уже был вовсе не гневным ‒ наоборот. И колокольчики позванивали снова. Конечно.

‒ Это моя ошибка, сьерина: я не сказал ему вовремя, что юным Вэй до конца ученичества запрещено вступать в любовные связи, поскольку их сила Чар нестабильна и может повредить возлюбленной. Здесь лишь моя вина, сьерина, я видел в ученике ребёнка и не заметил почти мужчину. Созерцая Чар, так легко упустить события Сумрака. Искренне надеюсь, что вы простите нас ‒ меня… но я уверен, что с вашей красотой вы не останетесь одна дольше, чем сами того пожелаете, если столь легко обрели власть даже над Вэй… и не одним.

Бархат и нежность, жаркие искры в зелёных глазах, ставших темнее и совсем непрозрачными, как трава вокруг нас ‒ как её глаза, в которых таились крапинки золота, но не острия граней изумруда… а сейчас острия совершенно растаяли в его взгляде, а девушка, вряд ли замечая, изменила позу и улыбнулась ему.

‒ Запрещено? Я об этом не слышала.

‒ Мы не говорим обо всех наших оковах, сьерина. Зачем же волновать вас скучными деталями жизни Вэй.

Её улыбка стала сочувственной. И адресовалась теперь уже мне… целый миг. И ему ‒ снова.

‒ Не только ученики, но и учителя обязаны сдерживать свои сумрачные порывы, ‒ с неподдельной грустью поведал мой магистр и подал ей руку, грациозно помогая встать; уже отпущенная, она вдруг поскользнулась и упала к нему на грудь, а я молча следил, как встречаются их глаза. ‒ Этот запрет, увы, относится и к учителю, пока ученик не достигнет статуса Вэй… между нами тонкие связи Кружев, и иные связи, чересчур пылкие, могут обжечь и разорвать… и связать по-новому… и потому это невозможно.

Она отстранилась порывистым движением вспугнутой птички; смешные неровные брови сдвинулись, губы дрожали:

‒ Но это ужасно, милорд! Говорят, вы учите не одно десятилетие!

Он с видом печальной покорности склонил голову. Каштановое золото волос всеми оттенками огня играло в лучах солнца, отражаясь в её глазах.

‒ Вот кошмар, ‒ участливо сказала Идрис и погладила мои пальцы: ‒ Но можно ведь выучиться скорее?

Когда она убежала (дважды останавливаясь, озираясь и даря нам жалостливую улыбку), Каэрин со вздохом передёрнул плечами и растянулся в траве, закинув за голову скрещенные кисти рук. Я стоял над ним, глубоко дыша и чувствуя, что у меня и впрямь серьёзные проблемы с самоконтролем.

‒ Да присядь ты, ‒ пробормотал он, уже совершенно без бархата и мурчания. ‒ Злиться лучше в уюте.

‒ Я не злюсь.

‒ И не смей мне врать, глупо устраивать себе наказание дважды. Тем более, первое не было заслуженным.

‒ Да что вы, ‒ едва ли не впервые за шесть лет голос не очень слушался меня, звуча куда более язвительно, чем было безопасно. ‒ А как же нарушенный строгий запрет?

Он усмехнулся, не поднимая ресниц.

‒ Я заботился о девочке ‒ о её самолюбии. И о тебе в её глазах. Теперь она полна сочувствия к тебе и всем несчастным вэй-лордам, годами лишённым прелести любви. А не выдумай я эту сказку, умчалась бы в гневе, обиженная и оскорблённая. Примерно как ты сейчас.

«Я не обижен».

Вслух я не сказал этого, да и подумал неясно, не очень-то желая, чтобы он слышал меня. Но разумеется, он услышал.

«Оскорблённость ты не отрицаешь. Хорошо».

«Хорошо ‒ что?»

‒ Твоя неискренность пока не выросла в лживость, ‒ вслух объяснил он, следя за мною из-под опущенных век. Его глаза поблёскивали ярко и холодно, как осколки озёрного льда.

‒ Милорд. Почему?

‒ Почему ты ещё не склонен мне лгать? Надеюсь, из самосохранения, говорящего о наличии некоего ума.

Ну вот. Ирония налицо, дальше пойдёт сарказм, затем ему станет скучно и он либо нырнёт отсюда, либо заснёт. А мне всё-таки хотелось узнать. И не через лет этак десять, а сегодня.

И лучше ‒ немедленно.

‒ Я не оскорбляю людей из чистой радости от процесса, ‒ спокойно сообщил он и зевнул. Ну точно, сейчас он тут просто пригреется и задремлет на солнышке, и прощай шанс услышать объяснения.