Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том II [СИ]

‒ Гнев искажает суть, ‒ тихо сказал он, не сводя глаз с огня. ‒ Гнев глупого и неправого ребёнка. Он шёл тропой Чар, но свернул ‒ точнее, позволил столкнуть его. Никто не правит нашей судьбой, пока мы сами не отдаём её в чью-то власть. Ему стоило бы гневаться на себя. Пустое. Что тебя беспокоит?

‒ Гнев? ‒ вздохнула она. ‒ Я думаю, вэй’Дис, он их ненавидит. И мне это как-то совсем не нравится…

Она была решительной и колокольчиковой. Я ощущал, поскольку умение ощущать такие детали ‒ моя специальность. Она смотрела на меня с дружелюбно-колокольчиковой улыбкой и столь мягким выжиданием, что это просто завораживало.

Она, разумеется, знала, кто я. Трудно было предположить, что ученики моего магистра кому-то в округе неизвестны, а при моей внешности спутать меня с другими было невозможно.

Она задумчиво разглядывала мои волосы. Не знаю, чем именно они заинтересовали её, но я не спрашивал ‒ я тоже молчал и спокойно ждал.

Мы стояли и в полном согласии и выжидании тепло молчали друг с другом.

Не знаю, было ли это то, чего она желала, но ей это, совершенно очевидно, нравилось.

‒ Какие именно колокольчики? ‒ наконец спросил я, потому что она перевела взгляд с волос на мои губы, и я логично счёл это приглашением.

Её брови выгнулись в удивлённые неровные треугольнички.

‒ Синеватые с бледно-золотыми тычинками.

Она отвечала, как слышащая, как Вэй. И это разрушило мою непроницаемость ‒ пусть на миг, но и этого было многовато. Я тихонько порадовался, что это произошло с девушкой, а не с милордом моим магистром.

‒ Я думала, ‒ серьёзно и чуть удивлённо сказала она, ‒ ты достанешь мне колокольчик из воздуха.

Интересно, сколько веков нужно неслышащим, чтобы понять, наконец, где именно пролегает граница возможностей Чар-Вэй. Я улыбнулся.

‒ Он завянет. Лучше я отведу тебя к нему… намного лучше, потому что там будет много колокольчиков.

Разгуливать по округе в поисках колокольчиков, будь то синеватых с бледно-золотыми тычинками или каких-либо других, было занятием, мягко говоря, неразумным: меня ждал Каэрин, а сейчас он уже несколько минут как не дожидался, и эти минуты ‒ как и часы расплаты ‒ неумолимо накапливались.

Вообще-то мне было абсолютно всё равно. Когда она шла, то пальцы её правой руки слегка сжимались в кулаки, а потом она делала ими едва заметное движение, словно стряхивала паутинку, но через десяток шагов всё повторялось.

Её прямые, коротко стриженые рыжеватые волосы забавно топорщились на виске ‒ как пёрышки у попавшей под первые несколько капель дождя птички.

Мы вошли в ореховую рощицу у холмов и пронырнули в почти незаметную щель меж кустов.

‒ Ну вот, смотри…

И одновременно она произнесла:

‒ Идрис.

Рассмеялись мы тоже одновременно.

Тёплое чувство согласия не оставляло меня: мы стояли и смотрели на усыпанную колокольчиками поляну, это было удивительно красивое зрелище, и я не впервые пожалел, что никогда не обучался искусству живописца. И мне казалось ‒ я знал ‒ глядя на цветы, Идрис так же восхищена и мимолётно сожалеет о том же.

‒ Ты уже вейлин?

‒ В неполные шестнадцать? ‒ я невольно рассмеялся. ‒ Что ты. Такого не бывает.

Снова серьёзный и мягкий оценивающий взгляд.

‒ Выглядишь старше. ‒ Движение бровей, взмах золотистых густых ресниц. ‒ Ты очень красивый.

Дальше я уже целовал её… а её руки, порхая, гладили мои плечи, спину; потом они забрались под рубашку, прохладные и выжидающе-осторожные. Тогда осторожным перестал быть я, и поцелуй продолжался в траве ‒ почти до крови, почти яростный… синие с золотом колокольчики трепетали в разлетевшихся прядях её волос.

‒ Ченселин.

Мой магистр появился во плоти, но чуть раньше ‒ на самую малость, долю мгновения ‒ он был лишь тенью, призрачным голосом Кружев, и в полузабытьи того, что делала она, что делал я, в мареве запаха трав и колокольчиков, я почти был уверен, что его голос пригрезился мне. И лицо Идрис, увидевшей его тоже, отражало те же чувства, словно образ из сна или воображения предстал перед нею наяву.

Он властно протянул руку и поднял меня. Его пальцы были горячими, почти обжигали; мои слегка дрожали. Ей, лежащей в траве в хаосе лёгких тканей и растрепавшихся волос, он отвесил учтивый поклон, достойный короля или Верховного:

‒ Прекрасная сьерина, умоляю простить. Я грубо вторгаюсь в ваше любовное уединение и разрушаю его, за что вы вправе негодовать.