Вацлав Кайдош - Барьер

– Послушай, мальчик! Всякий, кто только дышит воздухом вокруг меня, своей улыбкой, позой, интонацией и просто словами, – всякий чего-то от меня хочет. Чего хочешь ты? Дворянства ты и так удостоен, я дарую тебе и владения… Ты доволен?

– Нет, – воскликнул Ланселот, – я не о том хотел…

– Тогда я дам тебе титул. Будешь владыкою целого края. Станешь могущественным господином.

– Такого могущества себе не желаю, король мой Артур!

– Видел я тебя малышом, был ты когда-то словно слепой котенок. Потом лепетать стал, барахтаться… Идет время. А сейчас вот сидишь ты рядом со мной и смотришь.

Чего ты от меня хочешь?

Никогда, верно, не обдумывал так Ланселот каждое свое слово, как в тот раз.

– Господин мой! Знаю я, мне ли не знать: я стал тем, кем стал, потому что ты Артур. Великий король. Нет, это так! –

воскликнул он, неподобающим образом перебивая правителя Британии. – По крайней мере я так считаю! Одно только меня смущает.

– Ну, так смелее выкладывай!

– Жалко мне, что король ты! А я всего лишь Ланселот.

Теперь понимаешь? Я ничего не смею сказать пред тобою, потому что ты король. Не смею вести себя с тобой запросто, быть таким, каков я есть, потому что ты король. Любить тебя не смею, потому что ты… ты… отец и бог мой, ты все же король! А был бы вот такой же ничтожный червь, как я… Ты мог бы дядей мне быть, отцом!

– Ах ты, щенок! Ты, кто до сей поры умел сохранить чистыми руки… – загремел Артур, но тут же, потому ли, что был королем, или просто оттого, что больше имел выдержки, больше пожил на свете, как бы там ни было, только он сразу же унял раскаты голоса своего. – Ну, хорошо, Ланселот! Ты и сам не ведаешь, мальчик, что дал мне в миг сей – и приласкал, и добил. Понял я тебя, ни титулов, ни поместий тебе не нужно, так тому и быть. Побольше бы таких, как ты, вокруг меня… И королевский сан мой для тебя мучение. Так?

– Не сан твой!..

– Я так понимаю, отдаляет он тебя от меня. Ну-ка сядь… Как ты меня только что, так и я тебя приласкаю да и добью… Настало время рассказать тебе, – задумчиво продолжал Артур, – как оказался среди приближенных моих твой отец Годревур, почему он меня собой защитил и за что получил дворянство.

– За то, что храбрец был.

– Нет. За то, что умел молчать , Ланселот. В те времена был я еще совсем молодой король, всего несколькими годами старше, чем ты сейчас. Подбрось-ка дров в очаг! –

Артур плотнее запахнул на себе мантию, – А коль скоро унаследовал я великую власть над британской землей, коль скоро был я король Артур, надо мне было отправиться на поиски Дракона. Что я и сделал сообразно извечным рыцарским кодексам и обычаям, уверенный, что вернусь, долг свой исполнив.

– Уж не оказался ли отец мой бесчестен?

– Погоди! И представь… вот ехал я, свой рыцарский и королевский долг выполняя, и отец твой следовал за мной шаг в шаг… О господи! – спрятал в ладони лицо свое Артур, то ли от стыда, то ли от ужаса, – И тогда…

– О государь! – вне себя от нетерпения вскричал Ланселот. – Что же случилось тогда?

– Мы искали… искали до тех пор, пока… пока не увидели Дракона. Он стоял, он ждал нас, сын мой!

– И вы?. Что сделали вы?!

– Налей мне!

– Эх! Говори же, что вы сделали?

Артур сидел, не отрывая глаз от огня, и Ланселот впервые увидел вдруг, как он стар и скорбен.

– Мы… бежали.

– Мой король! Что говоришь?! Господин Артур!

– Так было. Мы в страхе бежали, спасая свои жизни.

Нагие и оттого ужасные эти слова, которые, мне сдается, королю были нужнее, чем Ланселоту, замерли в темных, не освещенных пламенем очага углах огромного зала.

– Твой отец был такой человек… никогда не обмолвился он ни словом об этом бегстве, не выдал тайну сплетникам и глупцам моего двора. Потому что оберегал меня и любил до последнего своего часа. Хотя… и он ведь бежал.

– Какой человек был мой отец, господин Артур? Каков с виду?

– Лицом ты точь-в-точь как он в те давно минувшие времена. Вот только глаза у него… да, его глаза были покойнее. У тебя глаза ярые, вот добрые ли, не знаю. Бешеные у тебя глаза. И ростом он был с тебя, может, не так широк в плечах, но силой, уж верно, тебе не уступил бы.

– Господин мой король…

Тут, подступившись к трудному своему вопросу, Ланселот повел себя, как изворотливый царедворец, и это мы опять вправе поставить ему в укор, тем более что и позднее хитрость в натуре его давала о себе знать, хотя рыцарская мораль сие осуждает и не приемлет. Словом, раздул Ланселот огонь, еще раз наполнил королевскую чашу, выждал даже, чтобы она вновь опустела.