Вацлав Кайдош - Барьер

– И ты можешь так говорить! Нет, я лучше тебя знаю!

– Гордыня говорит в тебе, сын мой. Гордыня и незнание. Мюнх занес было руку, чтобы ударить старика, но опамятовался. Опустил покорно голову.

– Благодарю тебя, господи, за то, что ты уберег меня от греха. Я прах только и слизень. Но если господь наш пожелает… Отец! Не гордыня это! Нет! Ты не знаешь, что я пережил… Пучина чистилища – ничто! Хоть и там дано мне было пребывать. Тут, на Земле, начинается испытание!

Труднее всего побороть самого себя… Ущербный дух свой и грешное тело. Знаешь ли ты, отец мой, что прежде, чем у меня открылись глаза, стоял я на краю пропасти адской?

– Сын мой. Откройся мне.

– Страшный грех лежит на моей душе. Каким покаянием могу я смыть его? Заслужил ли я прощения?

– Знаю, жизнь твоя не была легкой. На ней кровь и огонь… Но это прошло и не вернется. Да и не ты был виновен в этом…

– Не то, отец… Я согрешил… слабостью. Разве можно меня оправдать? Я не хотел знать Истины. Не хотел помнить, что совершенство тела редко идет в паре с совершенством души. Отец мой! Я любил ее как святую! Я целовал край ее одежды… Неужели я был так слеп? Сатана мог ослепить меня только потому, что я сам дал согласие.

– О чем ты? Я не понимаю.

– Я любил… ведьму! Бог простит меня?

– И поэтому ты убежал?

– Нет, отец, я не убежал. Я знаю, что обязан… спасти ее душу. Хотя бы и против ее воли… В ущерб ее телу!

Старик встал.

– Ты думаешь, бог ликовал, видя пылающие костры? –

бросил он саркастически. – Думаешь, во имя его следует нарушать пятую заповедь?

Мюнх на мгновение опешил.

– Бог страдает, теряя душу человека. Тело же смертно и слабо… Не о нем следует печься… Наша цель – спасение души! Скажи, отец мой, что стало с церковью? Где ее сила и непреклонность в служении делу божьему? Растут ли ряды борющихся?

– Не в числе суть…

– Так каков же, по-твоему, смысл существования церкви?

– Помогать людям творить добро.

Модест изумленно смотрел в лицо старцу.

– И это говоришь ты?! И ты… тоже? То же самое… То же самое… Неужели ты слеп? Или продал свою душу? А

может, ты скажешь, как тот лживый исповедник, что никогда не было и нет продавшихся дьяволу еретиков и ведьм? Что времена, когда церковь наша в полной славе и силе преследовала ересь и громила дьявола, это времена упадка?

– Пятая заповедь, сын мой! Даже во имя господне не следует ее нарушать!

– Значит, ты утверждаешь, что отцы святых соборов, покровитель ордена нашего святой Доминик, Верховная

Конгрегация… – он осекся, пораженный собственной мыслью.

– Не нам их сегодня судить… – сказал старец, задумчиво глядя на огонек лампады.

Воцарилось молчание. Инквизитор неподвижно стоял, упорно глядя в лицо пожилого человека, словно ожидая продолжения. Его губы беззвучно шевелились, и вдруг с них сорвалось только три слова, три слова, полных отчаяния и ужаса:

– Кто ты?! Скажи!

На губах старца появилась загадочная улыбка.

– Кто я? Ну, а как ты думаешь, сын мой? – ободряюще спросил он.

Глаза Мюнха расширились, в них появилось изумление.

Он резко отскочил от старца, заслоняя руками лицо, а с губ его слетел хриплый вопль, отразившийся глухим эхом от стен и потолка часовни:

– Прочь! Прочь, сатана!!! Изыди!

Зажглись все лампы. Из ризницы выскочило несколько мужчин в сутанах. Двое подбежали к Модесту, пытаясь схватить его, третий подскочил к старцу.

– Ваше Святейшество! Он ничего не сделал с вами?

Старец стоял, опираясь спиной о колонну. Его бледное лицо внешне оставалось спокойным. Только рука, нервно сжавшая поручень кресла, говорила о том, что он пережал минуту назад.

– Я предупреждал Ваше Святейшество, что это сумасшедший! Хорошо что мы успели…

Старец поднял руку и с трудом проглотил комок.

– Ничего… Ничего страшного, – сказал он тихо. – Отпустите его! – приказал он священникам, державшим инквизитора за руки.

Мюнх стоял, словно окаменев, даже не пытаясь сопротивляться.

– Уже светает, – сказал старец, глядя в окно. – Пора на мессу. Пойдемте. И ты с нами, сын мой, – обратился он к

Модесту.

Тот полубессознательно посмотрел на папу и вдруг, словно получив страшный удар, подскочил к двери, пинком распахнул ее и выскочил из часовни.

Он бежал все быстрее. Только бы подальше, только бы быстрее… Отзвуки ударов ботинок о паркет отдавались многократным эхом в пустых залах и коридорах, наполняя сердце страхом. Ему казалось, что его пытаются схватить тысячи рук… Они все ближе… ближе…