Дэвид Линдсей - Путешествие к Арктуру [litres]

– Быть может, – откликнулась Джойуинд. – Интересно… Очевидно, твои друзья – страшные люди. Зачем они прилетели?

– Это мне известно. Они прилетели вслед за Суртуром.

На ее лице отразилась тревога.

– Я не понимаю. По крайней мере один из них должен быть плохим человеком, однако если он следует за Суртуром – или Формирующим, как его здесь называют, – то не может быть по-настоящему плохим.

– Что ты знаешь о Суртуре? – удивленно спросил Маскалл.

Джойуинд помолчала, изучая его лицо. Мозг Маскалла беспокойно шевельнулся, словно его ощупывали извне.

– Понимаю… и не понимаю, – наконец произнесла она. – Это очень сложно. Твой Бог – ужасное Существо, бестелесное, враждебное, невидимое. Здесь мы такому Богу не поклоняемся. Скажи, хоть один человек когда-нибудь видел твоего Бога?

– Что это значит, Джойуинд? К чему обсуждать Бога?

– Я хочу знать.

– В древние времена, когда Земля была юной и величественной, вроде бы жили несколько святых людей, которые бедовали с Богом, но эти дни давно миновали.

– Наш мир еще юн, – сказала Джойуинд. – Формирующий ходит среди нас и говорит с нами. Он настоящий и энергичный, друг и любовник. Формирующий создал нас – и он любит свои создания.

– Ты с ним встречалась? – спросил Маскалл, едва веря своим ушам.

– Нет, я еще не совершила такого поступка, чтобы заслужить эту честь. Быть может, однажды мне выпадет шанс пожертвовать собой – и наградой станет встреча и беседа с Формирующим.

– Я определенно попал в другой мир. Но почему ты говоришь, что Формирующий и Суртур – одно лицо?

– Потому что так и есть. Мы, женщины, зовем его Формирующим, как и большинство мужчин, но некоторые зовут его Суртур.

Маскалл задумчиво прикусил ноготь.

– Ты когда-нибудь слышала про Кристалмена?

– Это тоже Формирующий. Понимаешь, у него много имен, что свидетельствует о том, как сильно он занимает наши мысли. Кристалмен – любовное имя.

– Странно, – заметил Маскалл. – Я прилетел сюда с совсем иным представлением о Кристалмене.

Джойуинд тряхнула волосами.

– В той рощице – его пустынное святилище. Давай помолимся там, а потом отправимся в Пулингдред. Это мой дом. Путь до него неблизкий, а мы должны попасть туда до Блодсомбра.

– И что такое этот Блодсомбр?

– На протяжении четырех часов в середине дня лучи Бранчспелла такие жаркие, что никто не может их вынести. Мы называем это Блодсомбром.

– Бранчспелл – это другое название Арктура?

Джойуинд отбросила серьезность и рассмеялась.

– Само собой, мы берем свои названия не у вас, Маскалл. Они не слишком поэтичны, зато естественны.

Она ласково взяла его за руку и повела к лесистым холмам. Пока они шли, солнце пробилось сквозь верхние слои тумана, и ужасный, опаляющий жар, словно из печи, обрушился на голову Маскалла. Он инстинктивно поднял глаза – и тут же опустил, успев заметить лишь раскаленный, искрящийся белый шар в три раза больше Солнца. На несколько минут Маскалл почти ослеп.

– Боже мой! – воскликнул он. – Если это раннее утро, очевидно, ты права насчет Блодсомбра. – Немного оправившись, он спросил: – Сколько здесь длится день, Джойуинд? – И вновь ощутил, как его мозг ощупывают.

– В это время года на каждый час вашего летнего светлого времени приходится два наших часа.

– Жар невероятен – и все же он не так тревожит меня, как я мог бы ожидать.

– В этом нет ничего необычного. Тому есть простое объяснение. В тебе присутствует доля моей крови, а во мне – твоей.

– Да, всякий раз, когда я это осознаю, мне… Скажи, Джойуинд, изменится ли моя кровь, если я пробуду здесь достаточно долго? Перестанет ли быть красной и густой и превратится ли в чистую, жидкую и светлую, как твоя?

– Почему нет? Если ты будешь жить так, как живем мы, то, конечно же, станешь таким, как мы.

– Ты имеешь в виду пищу и питье?

– Мы не едим пищу и пьем только воду.

– А за счет чего же вы живете?

– У нас добрая вода, Маскалл, – с улыбкой ответила Джойуинд.

Как только к нему вернулась способность видеть, он принялся разглядывать местность. Безбрежная алая пустыня тянулась к горизонту по всем направлениям, если не считать оазиса. Над ней раскинулось безоблачное темно-синее – почти фиолетовое – небо. Его купол был намного шире, чем на Земле. На горизонте, милях в сорока, под прямым углом к их нынешнему маршруту, высилась горная цепь. Самая высокая гора имела форму чаши. Маскалл поверил бы, что путешествует по стране снов, если бы не яркий свет, придававший всему живую реальность.