Стивен Бакстер - Война миров 2. Гибель человечества

Но как данные всех этих наблюдений достигают Юпитера? Эйнштейн доказал, что ничто во Вселенной не может двигаться быстрее света. Может ли Бог превзойти его в скорости, я не знаю, но даже юпитериане не всесильны. Соответственно, любой ответ на наш сигнал – юпитерианские символы, грубо начертанные на английской земле, – не мог дойти до нас меньше чем за час. Потому что любому сигналу нужно время, чтобы добраться до Юпитера и обратно.

Но, пусть и с задержкой, сигнал сработал – отступление марсиан служило тому доказательством. Мы вмешались в межпланетный конфликт. Мы воззвали к юпитерианам, как затравленный школьник зовет дядю, чтобы тот спас его от обидчиков.

Сигнал сработал.

Когда несколько недель спустя Уолтер вернулся в Англию и мы встретились, его так и распирало от гордости. Он отдавал должное моему внезапному наитию, но, конечно, все лавры по праву принадлежали ему. А потом он едва не расплакался при мысли о нашем безрассудстве, о моем безрассудстве. Думаю, Уолтер даже слегка меня побаивался. Ведь если подумать, что мы наделали?

Что я наделала?

Я неизбежно привлекла к человечеству внимание юпитериан. Жители Юпитера древнее нас и, следовательно, неизмеримо более умны. Мы можем надеяться на то, что Юпитер окажется великодушным небесным дядюшкой. Но, как говорит Уолтер, даже если так, нет никаких оснований полагать, что действия, которые им представляются благими, покажутся нам добрыми или милосердными. Так ребенок, плачущий у постели больной матери, даже вообразить не может, с какими моральными дилеммами сталкивается военный доктор при распределении раненых.

И все же, поразмыслив, Уолтер согласился, что выбора у нас не было. Юпитериане могли нас пощадить; в планы марсиан это определенно не входило.

Как бы то ни было, в то судьбоносное воскресенье и в последующие дни и месяцы нас мучило еще немало загадок.

Марсиане отступили. Китерийцев они оставили на Земле, как и выживших людей, но гуманоидов с родной планеты забрали с собой. И, как и в 1907 году в Англии, начался медленный, довольно безрадостный процесс восстановления.

Постепенно группы военных, ученых и всевозможных официальных лиц отважились приблизиться к марсианским сооружениям и увидели, что те пусты. Марсиане исчезли, на этот раз прихватив с собой все машины, все цилиндры, все произведенные на Земле устройства.

Но поскольку мы знали, что Землю покинула только небольшая часть захватчиков (об этом я расскажу в свой черед), оставалось загадкой, куда делись марсиане?

И что насчет других наших соседей? Да, они спасли нас, пусть и косвенно, – но как? Было ясно, что юпитериане при виде наших корявых меток отправили марсианам какой-то приказ. Но каким образом? Что это был за сигнал?

Ответ на этот вопрос рано или поздно стал очевиден всем, кто удосужился выглянуть в окно. В то время, в конце мая 1922 года, Луна шла на убыль – 26 мая, в следующую пятницу после пришествия марсиан, было новолуние. Но даже тогда невооруженным глазом было заметно, что она изменилась. На затемненной части диска виднелась тонкая линия – арка, начертанная на поверхности. А когда показалась растущая Луна, все человечество ясно увидело то, что нежеланные гости с Марса, судя по всему, заметили куда быстрее. На Луне красовался исполинский круг – серебристый, идеально ровный, диаметром в тысячи миль, ярко сияющий даже на ее затененном боку. Юпитериане оставили свою метку на поверхности нашего спутника.

Кому был предназначен этот символ, сомнений не было. В последующие месяцы, когда Луна росла и убывала, знак оставался на месте. Минул один год, и другой уже подходит к концу, когда метка вдруг исчезла – так же внезапно, как и появилась. Это случилось 7 апреля 1924 года.

Именно Уолтер первым вычислил смысл этой даты.

– Марсиане рассчитывали свои атаки с учетом нашего цикла смены дня и ночи и приземлялись в полночь по нашему времени, – сказал он мне. – Тут то же самое. Лунная метка оставалась на месте почти два года, без сорока трех дней. Поскольку один год был високосный, получается, что она просуществовала шестьсот восемьдесят семь дней…

То есть ровно один марсианский год.

Кэролайн Эммерсон позвонила мне осенью 1936 года, через четырнадцать лет после Второй марсианской войны, совершенно неожиданно.

Я тогда более-менее мирно жила в Париже, неподалеку от своей невестки Элис. Прошедшие годы я провела, восстанавливая свою карьеру журналиста и работая, хоть и довольно медленно, над черновиками того труда, который вы читаете сейчас. Из-за наложенных военными ограничений – даже в эпоху Федерации федераций мы по привычке храним тайну, когда дело касается марсиан! – мне приходилось умалчивать о собственной роли в отражении марсианского нашествия. (К тому моменту, как мой бесстрашный американский издатель опубликует эту книгу, мне будет уже все равно.)