Лиля Хайлис - Катастрофа или гибель Атлантиды

Поклонники Эриды быстро менялись по составу, но оставались юными. Чужая молодость приводила ее в ярость. Иногда в красавицу влюблялись всерьез. Чужое стремление вызывало в ней приступы доходившей до бешенства злобы. Тех, кто не исчезал после одной-двух ночей, она равнодушно обрекала на страдание. Чужое страдание вызывало в ней презрение. Чужая любовь, хоть мужчины к ней, хоть матери к собственному ребенку, вызывала в ней ненависть.

Действительно, когда Эриде удавалось кого-нибудь поссорить, унизить, поставить в неловкое положение, она удовлетворенно усмехалась про себя своими яркими губами.

В отношениях с этой женщиной главным и постоянным было чувство опасности.

Временами, когда общение с Эридой чересчур затягивалось, Касс казалось, что она напрочь теряет чувство реальности и тихо сходит с ума.

Представив себе завтрашнее появление вдвоем с Лоном, рука об руку, на вечере у Зева и Эры, Касс усмехнулась, а потом увидела Рамтея и сразу позабыла о злополучных сестрах.

Могучий, русоволосый, Рамтей поднимался навстречу. Был он, как всегда, холоден и бесстрастен, но непонятная тень скользила по его надменному лицу. Брат Зева казался сегодня не то смущенным, не то расстроенным.

Сначала Рамтей, не обращая внимания на эльфов, мельтешивших вокруг с напитками и фруктами, изучающе смотрел на приближавшуюся гостью.

Касс, хоть старалась не показывать, все-таки чувствовала себя неловко. Вот именно такой тяжелый немигающий взгляд называют свинцовым. От таких взглядов всегда бывает не по себе, даже если они коротки, а тут…

Она поежилась. Смешно. Кажется, никогда в жизни не было у нее сильнее желания, чем то единственное, которое овладело ею сейчас: чтобы Рамтей шевельнул ресницами. В результате он так и не шелохнулся, зато у нее как будто щелкнуло что-то в позвоночнике. Касс всем телом вздрогнула и отчаянно заморгала.

Прошла, наверно, вечность прежде, чем брат Зева удовлетворился видом гостьи. Галантным движением руки он пригласил ее, все еще стоявшую перед ним, сесть. Затем, когда она присела на край диванчика, наконец, разжал губы: — Я не располагаю особо временем, хочу только передать тебе это.

Раскрыв сжатую до сих пор ладонь, Рамтей выложил на стол перед Касс странных очертаний предмет. Прекрасная Дева не сразу поняла, что именно легло перед ней на стол, но почему-то сжалась от страха. Еще не осознав, интуитивно она уже знала, чем окажется предмет. Медленно протянула руку и взяла, ощупывая пальцами и поднося ближе к глазам.

Предчувствие не обмануло ее. Это было ожерелье. То самое ожерелье. В густом освещении Веселого Грота невозможно разобрать цвета, но Касс сейчас же узнала эти, непонятным образом прилаженные друг к другу гладкие речные камни, искусно выгравированные на каждом из них изображения русалки и кентавра.

— Русалка Лега, — сказал Рамтей. — Он просил передать это ей… — Рамтей опять испытующе взглянул на Касс: — Перед смертью.

Касс почувствовала жар. Жар волнами разливался по телу, каждая волна била в щеки и виски. Теперь определилось точно: речь шла о той самой русалке. Русалке с коротким звучным именем Лега. Значит, из-за русалки Леги заинтересовался вдруг Рамтей Прекрасной Девой Касс. Но что могло связывать машину с Настоящим? Атлантом номер два?

Рамтей сидел, чуть набычившись, но смотрел Касс прямо в глаза. Будто пытался точно понять, вникнуть в ее мысли, чувства. — Кентавра уничтожили полчаса назад. — Взвешивая каждое слово, сообщил Рамтей. — Перед смертью несчастный просил меня передать тебе для Леги свой последний дар. Он сказал, ты была ее близким другом.

Затем, по-прежнему не мигая, продолжил так же в упор смотреть на Касс, спросил: — Ты знаешь, где ее искать?

— Честно говоря… — смущенно прошептала Касс.

— Второй аквариум, средний круг, — бросил Рамтей.

— Хорошо, — сказала Касс. — Я, правда, давно не видела ее. — Она замялась. Ей вдруг почему-то стало стыдно, что детская дружба с Легой оборвалась. Но какое все-таки отношение имел Рамтей к машинам? Неужели… Мог ли Рамтеем быть тот самый “Он”, у которого собирался просить помощи кентавр? Неужели брат Зева взялся бы помогать машине?

Рамтей, тем временем, молча и с видимым отчуждением читал что-то, ясное только ему самому, в ее душе. Она не нашла ничего лучше, чем пробормотать: — Я не знала, что машины умеют любить.

— Да-да, машины, нам привычно и легко называть их машинами. — По-твоему, Лега похожа на машину?