Артур Дойль - Затерянный мир; Отравленный пояс; Рассказы о профессоре Челленджере; Туманная земля

— Люди не созрели для серьезных перемен, да их и не требуется. Достаточно объединить наше знание и непосредственное общение с душами умерших с величественным ритуалом и традициями церкви, и мы получим могучий инструмент, способный вдохнуть новую жизнь в религию. Никогда нельзя рубить с плеча. Даже первые христиане это понимали, и во всем шли на уступки религиям, в окружении которых оказались.

— Это-то их и сгубило, — вмешался Смит. — В этом и состоял крах церкви в ее изначальной силе и чистоте.

— Тем не менее она продолжала существовать.

— Но она уже не возродилась в полном объеме с тех пор, как этот негодяй Константин приложил к ней руку.

— Ну-ну-ну, — возразил Мейли. — Разве можно называть негодяем первого христианского императора?

Но Смит был упрямый противник, открытый и честный, не идущий на компромиссы.

— А как, по-вашему, следует назвать человека, почти истребившего собственный род?

— Мы сейчас не обсуждаем его личные качества, мы говорим о создании христианской церкви.

— Надеюсь, мистер Мейсон, вас не обидела моя прямота?

Мейсон улыбнулся своей открытой улыбкой:

— До тех пор, пока вы не оспариваете существование Нового Завета, ваши слова меня не задевают. И даже если бы вы взялись доказывать, что Бог — всего лишь миф, я бы нисколько не оскорбился, коль скоро существует эта священная книга, вместилище величайшего учения. Откуда-то из глубины веков оно дошло до нас, я принял его и говорю: «Верую».

— Ну, тут между нами нет больших расхождений, — сказал Смит. — Я не встречал более цельного учения, и не стоит отказываться от него. Но мы желаем избавиться от разного рода излишеств и пышности. Кстати, откуда они взялись? Как раз из компромиссов с другими религиями, на которые пошел наш друг Константин, чтобы добиться религиозного единообразия во всей своей необъятной империи. Он превратил христианство в лоскутное одеяло. Так, из египетского культа были взяты церковное облачение, митра, епископский посох, тонзура, обручальные кольца. Пасха — языческое празднество, приуроченное к весеннему равноденствию; конфирмация заимствована из культа Митры, как, впрочем, и крещение, — только в митраическом ритуале использовалась кровь, а не вода. Что же касается жертвенной трапезы…

Мейсон заткнул уши.

— Это какая-то ваша старинная лекция, — рассмеялся он. — Можете снять зал, но не тратьте свое красноречие в частных домах. Если же серьезно, Смит, то речь вовсе не о том. Пусть даже вы правы — это никоим образом не меняет моих убеждений: у нас есть величайшее и действенное учение, с благоговением принимаемое тысячами людей, в том числе и вашим покорным слугой, и было бы крайне неразумно от него отказываться. Уж с этим-то вы не можете не согласиться.

— Нет, — упорствовал Смит. — Вы слишком заботитесь о чувствах ваших драгоценных прихожан, но совершенно не думаете о тех девяти десятых населения, которые никогда не переступали порог церкви. А между тем их оттолкнуло то, что им, как, впрочем, и вашему покорному слуге, кажется фантастическим и неразумным в христианском учении. Так как же вы рассчитываете привлечь их на свою сторону, если не предлагаете ничего нового, а лишь механически привносите в христианство спиритизм? Но стоит лишь обратиться к этим безбожникам и атеистам с такими словами: «Я согласен, что христианство — это сплошная ложь, и к тому же оно запятнано веками насилия и обскурантизма, но вот мы предлагаем вам нечто новое, незамутненное и чистое. Придите и причастите его!» — и вот тут-то можно легко обратить их к Богу и вере, не насилуя их разум христианскими догмами.

Слушая спор, Мейли теребил свою рыжеватую бороду. Он прекрасно знал этих людей и понимал, что расхождения между ними невелики, ибо Смит воспринимал Христа как богоподобного человека, а Мейсон считал, что это принявший человеческое обличье Бог, что по сути своей одно и то же. Но между их более радикальными последователями лежала пропасть, и компромисс был абсолютно невозможен.

— Почему бы вам, — вмешался Мелоун, — не задать эти вопросы представителям мира духов и не довериться полностью их мнению?

— Все не так просто, как вы думаете, — ответил Мей-ли. — После смерти все мы сохраняем наши земные предрассудки, оказавшись в обстановке, которая в той или иной степени их отражает. Поэтому поначалу каждый живет своими прежними представлениями. Постепенно, с течением времени, дух расширяет свое представление о мире и в конце концов приобщается к всеобъемлющему символу веры, который подразумевает лишь братство людей и верховенство Господа. Но на это уходят годы. Во время сеансов мне доводилось слышать речи ярых фанатиков.