Винсент Эри - Крокодил

Шли недели, и в селении теперь уже только и говорили что о войне между желтыми и белыми людьми. До чего глупо: белые люди и желтые, чтобы драться друг с другом, приехали в Папуа! Но почему они воюют, толком никто не знал.

Севесе сидел на площадке дома для мужчин и лениво жевал бетель. Взгляд его был устремлен к тучам на западе; он смотрел, как снова и снова меняют они форму, словно куски теста, которое разминают перед тем, как начать печь. То и дело их пронзали молнии. В эти короткие мгновенья все на западе окрашивалось в ярко-оранжевый цвет. Севесе пытался разглядеть в это время в тучах какие-нибудь знамения, которые сказали бы ему, придет или нет к ним эта война, о которой говорят все. Кажется, вот-вот он увидит что-то, но мрак опять все проглатывал.

— Ты спишь, Хоири? — спросил Севесе, дотрагиваясь до сына (Хоири лежал на расстоянии вытянутой руки от него). — Послушай-ка лучше, что скажет член совета, — свисток только что просвистел.

— Вы, добрые жители нашего большого селения! — прокричал во весь голос член совета. — Последние недели вы все говорите о том, что происходит в Порт-Морсби. Многие из вас испугались и не делают того, что должны. Администрация очень сердится на вас за ваши поступки. Сегодня белый начальник отдал очень строгий приказ: больше не говорить о том, что случилось в Порт-Морсби! Любого, кто об этом будет говорить, посадят в тюрьму на шесть месяцев.

Когда голос члена совета замер в отдалении, Севесе сказал:

— О том, что мы слышали от Лаваи, помалкивай. Раз администрацию эти разговоры так сердят, значит, и вправду началась война. Но уж тогда чем болтать, а потом таскать параши в тюрьме, лучше готовить для себя убежище. Надо починить нашу старую хижину на кладбище, тогда вся семья сможет туда перебраться. Хижина стоит в стороне от селения, под деревьями, увидеть ее с самолета трудно. В тех местах, где находятся администрация или миссии, уже красят железные крыши в зеленый цвет.

— Какой смысл теперь работать на огородах, делать лодки? — услышал Хоири у себя за спиной. Это был голос Меравеки, его двоюродного брата. — Все равно скоро мы все погибнем, так зачем стараться?

— От кого ты это слышал? — спросил, помрачнев, Хоири.

— Да все говорят! И поступают так. Ты только посмотри, солнце уже прошло по небу половину пути, а в селении полно народу, будто сегодня воскресенье!

Хоири посмотрел, куда показывал двоюродный брат, и кивнул в знак согласия.

— А я слышал, — заговорил он, — будто японцы идут, чтобы нам помочь. Жить станет легче. Товары, которые привозят на кораблях, будут доставаться нам, и мы станем жить, как белые люди, а белые люди станут на нас работать, и называть ублюдками будут не они нас, а мы их. Они будут стирать нам трусы и будут надрываться, работать на нас за десять шиллингов в месяц. Правда, хорошо было бы?

Меравека схватил двоюродного брата за плечи:

— Постой! Слышишь жужжанье?

— Слышу. Наверно, под какой-нибудь из хижин гнездо шмелей.

Оба замолчали и прислушались, пытаясь понять, что это за звук и откуда он доносится, но ни того, ни другого понять так и не смогли. Гул человеческих голосов в селении становился все громче; жужжанье между тем то усиливалось, то слабело.

— А знаешь что?.. Ведь это моторная лодка миссионеров! — сказал Хоири и расхохотался.

— Не может быть. Если бы это поднималась по реке лодка, звук шел бы с севера, дрожала бы земля. А сейчас ничего этого нет, и звук совсем с другой стороны.

Улыбка исчезла с липа Хоири так же быстро, как появилась. Люди уже не просто разговаривали, говор перешел в крик и вопли — это отцы и матери носились как безумные, разыскивая своих детей. Собаки тоже почуяли неладное и теперь жалобно выли.

— Да вон они! — начали кричать люди, и вот уже множество пальцев показывало на небо. — Самолеты, военные… австралийские, японские… один, два… шесть… десять… они будут бросать на нас бомбы!

Люди кинулись кто куда — на север, юг, на восток и запад. Матери бежали, прижимая маленьких детей к груди, остальные дети, цепляясь за их юбки, семенили рядом. Многие дети постарше искали родителей. Было видно, как от хижин удаляется на человечьих ногах домашний скарб — это шли нагруженные самыми ценными вещами мужчины. Престарелые, брызгая слюной и кашляя, заклинали своих детей нести их поосторожней, но некоторые из стариков уходить отказывались наотрез.

— Прячьтесь в чащу! — кричали члены совета и снова свистели в свои любимые свистки. — В трясину, только там можно спастись — в трясине бомбы не взрываются!