Огюст Вилье де Лиль-Адан - Избранное

— Итак, продолжал лорд Эвальд, — я уже готов был отказаться от мисс Алисии и немедленно с ней расстаться, когда бы внезапно возникшая тревожная мысль не заставила меня усомниться в моем решении.

Когда Алисия умолкала, с лица ее тотчас же словно исчезала тень, которую отбрасывали на него произносимые ею вульгарные и пошлые слова, и божественный — все такой же божественный! — мрамор ее чела опровергал только что отзвучавшие ее речи.

Имей я дело с женщиной даже очень красивой, но красотой обычной , я не испытывал бы того ощущения таинственности, которое вызывала у меня мисс Алисия Клери. С самого же начала тысяча еле уловимых признаков: любой пустяк, молниеносный поворот, изгиб тела, жесткие волосы, бархатистость кожи, толщина запястий и щиколоток, мимолетное движение — все невольно выдавало бы мне ее истинную сущность! И я мог бы тогда… почувствовать ее тождество с самой собой.

Но здесь, повторю это снова, полнейшая несоразмерность физического и интеллектуального обнаруживалась на каждом шагу и в совершенно невероятной степени. Ее красота — я утверждаю это — являет собой само совершенство и способна выдержать самый пристальный, самый безжалостный анализ. Снаружи — с головы до пят — подобие Венеры, выходящей из пены морской; внутри — некая особь, совершенно ЧУЖЕРОДНАЯэтому телу. Вообразите себе реализацию этакой фантастической идеи: богиня-буржуазка.

И вот какая пришла мне мысль: одно из двух — либо этот живой гибрид, некое чудо природы, опровергающий все законы физиологии, либо передо мной существо оскорбленное, чья гордость и скорбь достигли крайнего предела и которое, движимое горечью и презрением, попросту лицедействует, намеренно искажая свою подлинную суть.

Словом, я не мог найти для себя разгадку этой женщины иначе, чем приписав ей возвышенные, трогательные чувствования, суть которых попытаюсь сейчас изложить.

Лорд Эвальд с минуту помолчал и, собравшись с мыслями, продолжал:

— Вся еще трепеща от только что пережитого непоправимого, ужасного, чудовищного унижения, она замкнулась в броню холодного презрения, что рождает в истинно благородных сердцах первая встреча с предательством. Мрачная недоверчивость, от которой иные уже никогда не в силах бывают излечиться, заставляет ее таить под этой маской царственную иронию, ибо окрест себя она не видит никого, кто способен постигнуть высокую ее печаль.

Она сказала себе:

— Этот молодой человек, что твердит мне о страсти и нежных чувствах, должно быть, ничем не отличается от прочих жителей сего века, всех этих людей новой разновидности, среди которых предстоит мне недолго вращаться, все помыслы которых устремлены к одним лишь земным заботам и которые, предаваясь плотским наслаждениям, утратили, как видно, всякое понятие о чувствах высоких. У него, конечно, тот же образ мыслей, что у тех, других, чьи души в поисках смысла жизни находят убежище в одном лишь чувственном ее восприятии и в нравственном своем оскудении полагают, будто пустыми насмешками можно излечить любую печаль, ибо им невдомек, что бывают печали, которые не подвластны утешению! Он любит меня? Как будто люди в наши дни способны еще любить! То юность бурлит в его крови; раздели я его пламень, и желания его тотчас же угаснут. Снизойди я к его мольбам — назавтра он оставит меня еще более опустошенной… Нет, нет! Не мне в траурных моих одеждах безутешного горя так быстро поддаваться надеждам, пусть здесь будет мне кормчим мой первый — увы, горчайший — опыт! Я должна прежде убедиться, искренен ли этот человек, не лицедействует ли и он тоже, ибо никому не позволю я улыбнуться над тем, что заставляет меня так тяжко страдать, а главное, никогда не потерплю, чтобы мой возлюбленный мог подумать, будто я способна забыть о своем несчастье.

Пусть все погибло, но никогда не поступлюсь я тем единственным, что мне еще остается, — моим достоинством. В сердце того, кто станет избранником попранной моей гордости, я хочу остаться навеки. Нет, ни словом, ни лобзанием не предамся я этому незнакомцу, прежде чем не удостоверюсь, что он способен понять меня — и принять. Если проникновенные его речи всего лишь мимолетная игра, пусть не расточает он мне их, так же как и подарки, которые я принимаю со спокойным безразличием лишь потому, что устала от слишком настойчивых его уговоров. Я хочу быть :любимой такой любовью, какой нынче уже не любит никто. Пусть будет она соразмерна не только моей красоте, но и тем страданиям, которые я ношу в себе.