Василий Бережной - Голубая планета [Сборник]

Когда Роман Падалка зашел в кабинет, президент Общества Космонавтов, седоватый уже мужчина, встал с кресла, обошел стол, заваленный бумагами, и, приветливо улыбаясь, пошел ему навстречу. Было что-то отцовское, теплое, родное в этой его улыбке, и в жестах, и в походке. «Не удивительно, что они так дружили с отцом», — подумалось Роману.

— Здравствуй, мой мальчик!

Президент пожал Роману обе руки и, слегка подталкивая его за плечи, повел к стульям, что стояли вдоль стены. Это насторожило юношу. «Откажет, видимо уже решил, — подумал Роман, каменея на стуле. — Только хочет, чтобы я не обиделся, чтобы не совершил какой глупости, и т. д.».

— Я гожусь тебе, Роман, в отцы… — начал президент, — жизненный опыт и все такое у меня есть, и я, признаться, не понимаю, вот не понимаю тебя…

«Неужели она, она его подговорила? — пытался Роман разобраться в ситуации. — Жалость? Или, может… нет, нет, всем своим поведением она дала понять, что… надеяться не на что. Даже на жалость».

— Это когда-то, в древности, бывали эксцессы и прочее на почве любви, — продолжал президент, — а в наше время… поверь мне, дорогой мальчик, я же отец, я знаю ее (это «ее» он произнес с нажимом) лучше, и говорю тебе искренне: не стоит так переживать, принимать все это близко к сердцу и так далее, не надо делать отчаянных шагов. Вот такая девчонка выбила тебя из колеи, и так далее!

Роман порывался что-то сказать, но смирял свой гнев и терпеливо слушал. Президент говорил долго, убедительно, с ним трудно было не согласиться, ибо то, что он говорил, — умное, до очевидности разумное. Но сердце юноши не хотело верить. «Эх, забыли вы юность! — думал Роман, глядя на серебристые виски президента. — Риск? Одиночество? Так мне же именно этого и надо!» Где-то в глубине души шевелилась жалость к себе, и какой-то насмешливый внутренний голос говорил, что это так по-детски — таким способом добиваться девушки, которая отвергла твою любовь, но Роман старался глушить эти мысли. Он твердо решил покинуть Землю, конечно, может и не навсегда, но, во всяком случае, на очень, очень долгое время. Может, десятилетия, проведенные где-то под другими созвездиями, заглушат его боль… Глупо? Пусть будет и глупо, но — красиво. Никто не скажет, что не красиво, даже она. И, может, этот мой красивый жест будет донимать ее всю жизнь, может даже, она впоследствии пожалеет о своем поступке… Пусть! Время покажет. Об этом он даже стихи сочинил — хвалу Времени, которое лечит самые больные раны.

— А, в конце концов… — президент, видно заметив, что напрасно тратит энергию, пожал плечами. — Ты человек взрослый, известный ученый, и должен все взвесить, и так далее, — он встал: — Мне просто ее жаль, она так убивается…

Роман вспыхнул:

— Что вы говорите?..

— …Она сегодня разговаривала со мной по видеофону. «Уговори и убеди сына». И ее надо понимать, мальчик, ведь ты — сирота. Если б отец был жив…

Роман разочарованно вздохнул.

Президент прошел к своему столу, взял какой-то лист бумаги. Лицо его помрачнело, листок трясся в руке.

— Итак, ты настаиваешь? — в голосе президента послышались сухие, сдержанные нотки.

— Да, я прошу, очень прошу включить меня в экспедиции академика Терричека.

— Ну, что ж… Вижу, что ты на пороге полного разочарования в жизни и так далее, — начал президент, и голос его будто потеплел. — Это уже было бы настоящее бедствие… Надо любить не себя в жизни, а саму жизнь. Так вот… Когда-то, в древности, люди стремились получить хоть небольшой кусок земли — а мы, очевидно, дадим вам целую планету, — он взглянул на наручные часы. — Сейчас начнется заседание совета общества, продлится минут десять. Можешь подождать здесь.

И он вышел из кабинета, размашисто помахивая белым листом.

Их высадили на недавно открытую и совсем еще неисследованную миниатюрную планетку во втором поясе астероидов. Эта планетка еще даже названия не получила и значилась в каталоге второго пояса под номером 66. Диаметр ее — несколько десятков километров, притяжение очень слабое — космический корабль, что доставил сюда ученых, едва смог стать на амортизаторы. «Это ваш большой опыт преодолел малое притяжение», — скаламбурил Роман, прощаясь с космонавтом.