Наталья Берген - Лаборатория бога

– И все-таки я не святая. – сказала Ми-и-ё-ё как-то по-новому, будто со свистом внутри нее пронеслась боль и этот звук примешался к словам. – От скуки я насоздавала проблем. Щедро рассыпала по лаборатории миры, в которых со свободой воли и передвижения не все так ладно, как у вас. Они тоже состоят из частиц многовариантности, но здесь приходится активно пользоваться резервом гибкости. Мир неустойчив, и его постоянно нужно редактировать, и еще, ваши программисты сказали бы: обучать. От странных, порой резко меняющихся законов страдают жители миров. Да и сферы мультивселенных я умудрилась столкнуть, нарушив принцип информационной гравитации и перемешав некоторые души, но это особая история…

– Перемешать души… Звучит так, словно крупа рассыпалась, – не удержался я.

– Я уже исправила все, что могла. И… Думаешь, я просто так пропадаю с тобой в доме грез? Ответственность за тебя и за содеянное – это одно, но ведь есть что-то еще. Уж лучше вгрызться в тебя, чем ощущать свою одинокость там, среди сгустков. Ты ошибаешься, считая меня совсем бесчувственной. Я… У меня есть «я». И знаешь сколько проблем это создает?

Ми-и-ё-ё совсем разгорячилась. Она говорила достаточно монотонно, но под этой монотонностью неумело скрывался нарыв – я это чувствовал.

И тут меня пробрал хохот. Ироничность ситуации то успокаивала, то возбуждала, но не вызывала уже голодной до действий ярости.

– Ты такая же… хах… ненормальная, как и я? Несмотря на то, что создала этот дикий дивный мир? Мир, продуманный до таких мелочей… Каждая мутация, каждый полет птицы на юг, каждый вдох и выдох, каждый безумный бег нервного импульса, каким-то образом подпитывающий страхи и идеи… И все это ты? Такая как есть… Растрепанная, умеющая только вздыхать да… Раньше я и помыслить не мог, что буду разговаривать так с богом…

– Я уже сказала, что богом тут и не пахнет. Я всего лишь сгусток, который создан для плетения. Кто знает, кто создал меня саму? А ты всего лишь человек, и тебе простительно срывать на мне злость. До тех пор, как человеческое во мне не проснется и не зарядит тебе хорошую оплеуху.

– Ты делаешь прогресс, – я посмотрел на Ми-и-ё-ё пристально и отметил про себя: «боже ж ты мой, она действительно все больше похожа на человека».

Я встал на ноги, шатаясь, и протянул Ми-и-ё-ё руку:

– Думаю, нам больше нечего делать на чердаке, – и, немного подумав, добавил: да и вообще, к черту чердаки! Расскажи про эти свои миры, пожалуйста…

***

В ярко-зеленых глазах Ми-и-ё-ё блеснуло любопытство. Это означало: она запрыгнет на подоконник, в задумчивости пошевелит ногой и начнет допрашивать с пристрастием. Она все больше напоминала Риту.

– У тебя в кармане лежит одна вещь.

– О чем ты? – я нехотя поднял голову.

А ранее до боли в шее, упорно, склонялся над бумагами. Боль в шее посоветовала оставить Ми-и-ё-ё, как тревожный звоночек – мол, хватит писать, пройдись по саду и лесу, учись манипулировать домом грез.

Я отодвинул стул от рабочего стола и засунул руку в карман. Сложенный вчетверо листок бумаги. Ну точно же! Если бы я был человеком, то устало вздохнул бы. Но (месяца?) существования в изощренном вакууме сделали свое дело – реакции стали более подконтрольными и выверенными.

Я повернул голову к окну. Ветер шевелил легкие занавески, словно они были призраками огромных мотыльков, тянувшихся к невидимому свету в глубине комнаты. Ветер вернулся. Он впархивал ко мне в гости, как и Ми-и-ё-ё.

– Опять вгрызаешься?

– Хочу понять тебя лучше. Я рассказала про свои миры.

– Да-да. Кстати, я уже заканчиваю первую повесть.

– Первую повесть? Ты о чем?

– А ты разве не знаешь?

– Я же дала обещание не читать мысли без спросу. Про листок я давно прочитала…

– Что же, скоро узнаешь. И не обольщайся, она будет не про меня. Впервые не про меня.

Я развернул листок, припрятанный в кармане.

– Это мое прошлое, Ми-и-ё-ё. И мне больше не от кого прятать его на чердак. Да и чердака вроде как нет.

Дом теперь выглядел иначе. Скат крыши значительно уменьшился.

Ми-и-ё-ё быстро уловила, что ей разрешено считывать. Она прикрыла глаза и кивнула мне. Я принялся читать про себя отрывок, по ходу конвертируя человеческие воспоминания в конструкты. Со временем я делал это быстрее. Ностальгию и боль приглушала внимательность, что требуется для любого рода плетения.

Мы ехали по сухой горячей трассе, смазанной миражами, словно сливочным маслом. Отец, гложимый чувством вины за последний скандал с матерью, предложил провести выходные в кемпинге у горного озера. Но больше всего мне запомнилась дорога. Если хорошо зажмуриться, можно представить, что у нас семейный микроавтобус, что так любят хиппи, а если еще и уши заткнуть, чтобы эта тишина между мамой и отцом не дергала крылом и не кричала, как подбитая из рогатки птица, можно попробовать поверить в то, что у нас обычная семья с редкими скандалами и уютными вечерами, когда все собираются за одним столом и вместе выходят в сад посмотреть на звезды.