Наталья Берген - Лаборатория бога

Но вернемся к нашему сгустку. Он все чаще сливался с миром: с суммой электромагнитных полей, генов и ионных каналов, которые хоть как-то могли запечатлеть кондиции этих неуловимых и свободных существ – людей. Сначала он не мог разделить образы, ощущая сразу сотни душ, словно запах одного огромного букета. Для обитателей лаборатории жизнь человека была коротка, как для людей срок существования поденки. Даже рабочее время считывания, растянутое, как резина, не позволяло хорошо вчитаться-вглядеться в плеяду образов. Пока сгусток учился считывать отдельные образы, на земле прошло десять лет. Но вот он смог различать индивидуальные оттенки: информационное биение холериков и сангвиников, спокойных и одержимых, самодостаточных и цепляющихся за окружение.

Сгусток все реже выплывал из своего ревностно оберегаемого закутка к товарищам. Стены Лаборатории были изоляторами, позволяющими другим струнам не нарушать покой синтезирующего или созерцающего. Став отшельником, сгусток все больше и больше варился в своем мире, сливался с его масштабами, вибрациями, категориями…

Люди привлекали его своей оформленностью: однажды сгусток осознал, что в большей степени ассоциирует себя с ними, запертыми в своей индивидуальности, чем со свободно делящимися конструктами товарищами.

И однажды плетущее существо решилось.

Сгусток слился с миром в поисках подходящего образа. Уцепился сознанием за струны внутри черных дыр, которые были посредниками в считывании. Последние стягивали к себе пространство и делали его похожим на другие, длинные струны, чувствительные к малейшим изменениям. Это напоминало паутину, в центре которой находился паук, чувствующий малейшие вибрации и изменения в своем недобром царстве. В каком-то смысле они были живыми, только если можно четко разграничить живое и неживое.

Выделил сгусток один из образов, душу, готовую оторваться от мира – человек должен был умереть. Плетущее существо осознало это, сопоставив обстановку и состояние человека. Сгусток живо принялся считывать образ, подмечать различные детали, используя внутреннее зрение. Время для сгустка замедлилось, упрощая считывание.

На волоске от гибели девушка пульсировала как бешеная. Пульсировала вся ее душа – существо, состоящее из частиц многовариантности. Жизнь теряла равновесие и должна была свалиться в котел смерти и хаоса. Сгусток составлял образ женщины из отдельных кусочков: вот уникальная пульсация души, вот цвет глаз, такого цвета леса, луга, болотистые водоемы, подсвеченные солнечным светом, вот тонкие и живые руки, что теперь повисли жалкими обрывками каната…

Некоторое время сгусток считывал ее, а потом оформился.

Но что-то пошло не так.

Считывание подцепило еще один образ, что содержал элементы предыдущего, будто долго питался теми же конструктами. Так бывает у людей, что переживают одно и то же событие и много думают друг о друге, мысленно сращиваясь.

Это был молодой мужчина с раскосыми глазами, крючковатым носом и грустным лицом.

***

Скоро творческий процесс сошел на нет: мысли налились тяжестью, появилась тревога. Хотелось обернуться и проверить, нет ли кого за спиной.

Оглянувшись, я убедился, что тревога не была пустой. Что-то отозвалось во мне, когда Ми-и-ё-ё появилась рядом. Уж не те ли самые струны?

Как долго она стояла у меня за спиной? Ми-и-ё-ё вполне могла стоять часами не шелохнувшись – в этом я не сомневался.

Я сердито сдвинул брови. Ми-и-ё-ё почти никак не изменилась с последней нашей встречи. Темно-зеленое закрытое платье, скрывавшее надсадную худобу, сменило привычный траур. Пожалуй, все.

– Я немного занят.

– Знаю. Просто хочу извиниться: я не удержалась и… немного поучаствовала в процессе.

– В смысле? В каком процессе?

– Я услышала, что ты пишешь о сгустках. И немного помогла… подкорректировала, чтобы было ближе к истине. Сначала тебя понесло не туда…

– К-как? – я даже подавился словами.

– Как насчет другой темы? О мире сгустков мне все известно, но вот люди… Напиши про людей.

– О людях мне известно, но вот сгустки… – передразнил я. – Ты все-таки используешь меня?

– Нет, хочу узнать больше о вас. И про людей – неправда. Не знаешь ты их так хорошо…

Эх, эта непробиваемая, безыскусная непосредственность… Устал от людского лицемерия – вот тебе, пожалуйста. Но, видимо, без хитрости и здесь не обошлось.