Алиса Арчер - Невозвратимое

9 февраля 2016 года. Москва. Центр исследования аномалий. 19:00

Вяземский стоял у стены в комнате Уварова и ждал, когда появится Книжник. Прошло уже три часа, но влажные пальцы профессора все еще крепко удерживали пистолет. Он заранее снял оружие с предохранителя, чтобы на этот раз избежать неудачи. Еще никогда ни к одному человеку он не испытывал такой всепоглощающей ненависти. Это чувство заглушило привычный страх и переполнило Вяземского стремлением, которого в иные дни он немедленно бы устыдился. Он никогда не чувствовал необходимости в мести и не понимал, как можно по-настоящему желать кому-то смерти. В его жизни бывало всякое, но к проблемам профессор всегда относился философски. Даже когда неудачи случались по вине других людей. Но сейчас – ему хотелось убить Книжника. Хотелось покончить с ним раз и навсегда – до дрожи, до тошноты, до привкуса металла во рту.

Звонить Бельскому профессор не собирался. После того, что Книжник сделал с Тереховым, Вяземский понял, что не хочет, чтобы генерал приезжал в Москву. Книжник не пощадит его, как не пощадил полковника. Он до сих пор ясно видел затравленный обреченный взгляд Терехова перед тем, как тот зашел в комнату Уварова. И слышал, как он страшно и долго кричал. Такой участи Вяземский для друга не хотел. Он должен попытаться уберечь Бельского. Должен сам поставить точку, закончить этот непрерывный кошмарный сон. Тем более, что по непонятной причине Книжник уже не раз оставлял профессора в живых. Если есть хоть один шанс уничтожить его, Вяземский просто обязан им воспользоваться. Поэтому он стоял и ждал нужного момента. Он решил стрелять сразу, как только Книжник появится в комнате. Несколько раз – желательно в область сердца. Книжник был крупной мишенью, но Вяземский не знал, сможет ли попасть ему в голову. Он должен попытаться ранить Книжника, хоть ненадолго вывести его из строя. Затем профессор собирался прыснуть Книжнику в лицо из перцового баллончика и спокойно завершить начатое. О том, что произойдет, если Вяземский допустит ошибку, думать не хотелось. Главное, не дать Книжнику пройти сквозь время. Профессор вытер пот над верхней губой и переступил с ноги на ногу. Он будет ждать сколько понадобится. Он будет стоять здесь весь день, но сделает то, что необходимо.

На этот раз Книжник появился плавно, обнаруживая свое прибытие едва заметным дрожанием воздуха. Он материализовался в центре комнаты, и Вяземский, одним движением вскидывая руку и нажимая на спусковой крючок, успел отметить, как ему повезло. Книжник стоял к нему спиной. Профессор несколько раз выстрелил и со злорадным удовлетворением увидел, что все пули попали в цель. По спине Книжника расплылись кровавые пятна, и от ударной силы выстрелов он сделал несколько шагов вперед. Но не упал. Неторопливо повернулся к профессору и криво усмехнулся. Вяземский достал из кармана перцовый баллончик и, зажмурившись, направил жгучую струю прямо в лицо преступника. Книжник отшатнулся и резким движением сместился в сторону. Струя перца попала ему на плечо и впиталась в одежду. Вяземский вновь поднял пистолет, но выстрелить не успел. Книжник растворился в воздухе и через секунду появился сбоку от профессора. Сильным ударом выбил оружие из его руки. Схватил за шею и швырнул в центр комнаты. Оглушенный Вяземский, пошатываясь, встал и безумным ненавидящим взглядом уставился на Книжника. Мгновение они буравили друг друга глазами, затем Книжник прорычал:

– Хорошая попытка, Вяземский. Вам почти удалось. Попробуете довести дело до конца? – он протянул Вяземскому пистолет, и профессор неуверенно протянул к нему руку. Книжник ждал, и Вяземский забрал оружие. Наставил на Книжника, но не выстрелил. Стоял и, тяжело дыша, смотрел на ухмыляющегося убийцу.

– Ну же, Вяземский, – подбодрил его Книжник. – Стреляйте. Это совсем несложно. Это проще, чем плеснуть виски в стакан.

– Значит, все дело в этом. В простоте, – задыхаясь, проговорил Вяземский. Его неприятно резануло сходство слов Книжника с тем, что говорил ему Бельский. – Понимаю. Мне тоже поначалу все казалось простым. Не думать о ценности человеческой жизни. Считать, что я вправе решать, что важнее – мои исследования или чья-то жизнь.

– Вы собираетесь исповедаться, профессор? Мне?

– Не знаю, Книжник. Я никогда не верил ни в дьявола, ни в бога. А только в справедливость и равновесие Вселенной. И я смотрю на вас, и кажется, понимаю, кто вы такой. Вы моя личная кара, Книжник. Вы личная кара человечества. Вы та реакция, которую Вселенная порождает в ответ на наши деяния, – профессор покачал головой и махнул рукой в сторону Книжника.