Дин Лейпек - Вероника Стейнбридж покидает зону безопасности [СИ]

И в это же время здесь, в будущей Зоне, достигает девятимесячного возраста эмбрион – девятимесячного с момента первого деления клетки. И «Движение сознательного ухода», которому до того неоднократно задавали вопрос о необходимости воспроизводства, получает ответ. Дети, «рожденные не от семени и не от желания» – даже не рожденные вовсе, не мучавшие родами своих матерей. «Чистые» дети.

Большинство из которых – с паталогической фоточувствительностью. И без семей – ведь «Движение» не предполагало создания пар. Это потом «докажут», что для здоровой психики лучше всего жить с однополым партнером. А тогда «чистые» оказались никому не нужным генофондом. Большой этической проблемой. Решение которой дало толчок к появлению той Зоны, которую ты сейчас знаешь.

По сути, город стал резервацией. Во всем остальном мире «Движение» постепенно теряло свою популярность, но здесь воспитывалось первое поколение «чистых», и их растили с этими, новыми ценностями. Из-за выявленной повышенной фоточувствительности постепенно создается безопасная среда. Пройдет несколько лет, прежде чем у суппрессивов выявят тот же самый эффект, и еще несколько – когда установят, что их остаточное действие влияло на «чистых». Но к этому времени уже успеет сформироваться Зона Безопасности – этакий экспериментальный город будущего. Она получит отдельный федеральный статус, в ней примут свои законы. Создадут свою Сеть, которая лишь отчасти будет связана со всемирной. И о том, что именно суппрессивы вызывают повышенную фоточувствительность, «чистые» дети Зоны уже не узнают.

– Но зачем? – не выдержала Вероника. – Какой смысл это скрывать?

– Экспериментальный город, – усмехнулся Тим. – Зона нужна федеральным властям, чтобы всегда иметь пример успешной реализации теории Флетчера. Поэтому они будут закрывать глаза на то, что здесь повсеместно нарушаются права человека.

– Какие права?

Тим внезапно подался вперед – в сумраке блеснули очки:

– Нельзя запрещать отношения между людьми. Любые. Все, что запрещает людям быть друг с другом – зло. Все, что перекладывает вину предыдущих поколений на новые – зло. Все, что называет одних людей хуже других – зло. Впрочем, именно поэтому федеральные власти не очень рвутся менять что-то в Зоне, – Тим замолчал, резко оборвав фразу. Вероника нахмурилась и спросила:

– Почему?

Он ответил не сразу, а когда заговорил, голос звучал сухо, чуть раздраженно.

– Не все считают «чистых» полноценными людьми. За пределами Зоны.

Вероника смотрела, как отраженная в стеклах очков закатная полоса медленно гаснет, тонет в море бархатной темноты и бриллиантовых капель огней. За спиной Тима подтеки кетчупа и чая, заключенные в цивильную раму багета, казались слишком темными, слишком страшными на фоне мертвенно-бледной стены.

– Ты говорил больше восьми слов за раз, – замечает Вероника спокойно.

Не увидела – услышала, как он усмехнулся. В комнате было уже слишком темно.

– Так бывает. Если удается разговориться. О том, что меня волнует.

– Ты пишешь обо всем этом?

– Да.

– И из-за этого тебе угрожает опасность?

– Да.

Вероника помолчала – и вдруг спросила:

– А кто такая Мадлен?

– Моя бывшая жена.

– Это про нее ты говорил тогда в группе?

Может быть, Тим кивнул, может быть, ничего не ответил. Было слишком темно, чтобы Вероника могла рассмотреть.

Она думала о том, что вот сейчас нужно подняться на ноги, собраться и уйти. Вернуться на правильный маршрут, в Зону, домой к Софи, черным очкам, белым тихим стенам их квартиры…

– Хочешь остаться переночевать? – вдруг бросает Тим – и Вероника вскидывает голову, чтобы успеть поймать эти слова. Не потому, что они хрупкие – потому что сейчас она сама может разбиться.

Может быть, он заметил это. Хотя в комнате и было слишком темно.

|8|

Вероника сидит на остановке – каждые полторы минуты с тихим жужжанием подъезжает трамвай, двери раскрываются, на платформу выходят люди в очках и быстро идут к турникетам. Негромкий писк – браслеты оповещают о списании оплаты за проезд. Вздыхают, закрываясь, двери. Трамвай уезжает. Тишина.

Час назад Вероника преодолела точку невозврата – рабочий день начался, а она так и не поехала в офис. Цифры на табло в конце платформы менялись, отсчитывая время, и с каждой новой минутой Вероника будто все сильнее прирастала к прохладному камню скамейки. На экране смартфона высвечивалось напоминание, бьющее по глазам настойчивым белым прямоугольником – «37 не отвеченных вызовов». И, чуть ниже, следующее – «53 новых сообщения».