Дин Лейпек - Вероника Стейнбридж покидает зону безопасности [СИ]

– Я не могу уехать, – говорит Вероника. – Я опекун Эмиля. Без меня его заберут в воспитательный дом и снова запретят Лауре видеться с ним.

– Я знаю, – кивает Тим.

Стена упирается в темное чернильное небо.

– Поэтому тебе надо поехать вместе с ними, – он ненадолго закрывает лицо руками – забавным движением подсовывая пальцы под очки, чтобы прикрыть пальцами глаза. – Я придумаю, как. Обещаю, что все придумаю.

«Может быть, – подумала Вероника, – он повторил «придумаю» два раза, чтобы оно стало не таким хрупким?» Воздух в комнате был совсем плотным, ей казалось – можно качнуться вперед и не упасть, а голова и так начала кружиться. А может, между ними и впрямь стена, просто невидимая? И чтобы проверить, Вероника шагнула вперед, почти всерьез опасаясь, что вот сейчас она врежется – но воздух послушно расступился, она споткнулась и упала на колени на мягкий ковер перед диваном. Тим опустил руки и удивленно уставился на нее.

– Ты чего?

Но Вероника только повела плечами и села, подобрав ноги под себя – как будто и не падала вовсе. И уже зная, что никакой стены нет и ничто не сможет защитить ее жизнь от неизвестности, сказала:

– Расскажи мне, о чем ты пишешь. И почему я должна уехать.

Защититься от неизвестного было нельзя – но можно было сделать известным.

– Я не смогу, – покачал головой Тим. – Там очень много. Я никогда не смогу рассказать так много.

– Ты же рассказал мне про Зону отчуждения, – мягко возразила Вероника.

– С трудом, – усмехнулся Тим. Но очки при этом не блестели, он смотрел прямо на нее, и Вероника ободряюще улыбнулась краешком губ – она привыкла улыбаться Эмилю, когда тот боялся дать неправильный ответ.

– Мадлен шутила, – Тим снова закрыл глаза руками – видимо, решил, что больше Вероника уже никуда не упадет. – Что не говорю больше десяти слов за раз. Но она ошибалась. Я не говорю больше восьми.

Он усмехнулся в ладони.

– Писать могу бесконечно. А говорить – нет. В колледже был большим идиотом. Не сразу понял, что лучше просто молчать. Если не умеешь с девушками нормально общаться.

Вероника выжидающе молчала.

– Ты ведь ничего о Зоне не знаешь, – внезапно грустно заметил Тим, опять опустив руки и взглянув на нее. – С чего мне начинать тогда? С общественных движений начала века? Или с того, что к ним привело? Тогда точно заговорюсь до смерти, – он снова усмехнулся, затем откинулся на спинку дивана. Очки блеснули, отражая зеленовато-рыжую закатную полосу на горизонте. Вероника подтянула колени к лицу и положила на них подбородок.

– Попробую коротко, – вздохнул Тим. – Представь себе общество, где большинство – гетеросексуальны. А однополые пары – в меньшинстве. И это меньшинство постоянно ущемляют в правах. Не берут на работу. Не пускают к партнеру в больнице. Не отдают наследство. А где-то вообще сажают в тюрьму. Или даже убивают.

Кроме этого, есть еще много других меньшинств. И ущемляемых групп. Инвалиды, этнические меньшинства, ВИЧ-инфицированные… Даже просто женщины.

Но постепенно всем удается заявить о своих правах. Чем громче они заявляют, тем меньше их ущемляют. Они требуют снимать о себе фильмы, писать книги. Все, что не о меньшинствах – вне моды. Хочешь быть в тренде – говори о них. Ну или хотя бы о женщинах.

А потом почти одновременно происходит сразу три вещи. Группа ученых внеутробно выращивает полноценный эмбрион. Изобретают «Спаркл» – препарат, имитирующий оргазм. А Дин Флетчер выдвигает теорию. Что основа всей агрессии и нетерпимости – гетеросексуальные отношения.

И это гениальная по своей убедительности теория. Ведь кто ущемляет геев? Гетеросексуалы. В каких отношениях больше всего домашнего насилия? Тоже в разнополых. Хотя процент насилия в любых парах одинаковый. Но гетеросексуальных больше – поэтому и насилия больше. А еще в них дискриминируют по полу. А еще – заставляют женщин рожать.

Флетчер пытался приплести туда и угнетение других этнических групп. Долго мучился, но в конце концов придумал. Большинство ксенофобов-то тоже гетеросексуалы.

Сначала это был просто модный тренд. Что-то, о чем пишут самые продвинутые издания, читают заумные лекции. Потом какая-нибудь звезда говорит: «Мне стыдно за свою гетеросексуальность». Другая: «Возможно, это последствия детской травмы – но я надеюсь измениться к лучшему». Еще статьи, еще лекции, еще интервью со звездами. Первые движения «сознательного ухода от животных инстинктов». Теперь не иметь разнополый секс – признак продвинутого, прогрессивного человека. И тогда на помощь приходит «Спаркл» – отказаться от секса оказалось для многих не так-то легко. Только спустя некоторое время открылись его долгосрочные побочные эффекты, вроде расшатанной психики и гормональных сбоев. «Спаркл» запретили, настоящие адепты нового движения стали стремиться к полному воздержанию, и многие начали принимать суппрессивы. Изначально их назначали для лечения зависимости от «Спаркла» – но затем выяснили, что при постоянном приеме сексуальное желание полностью подавляется.