Борис Штерн - Феникс сапиенс [калибрятина]

— Европейский ледниковый щит потек около 10 тысяч лет назад, — продолжал свой цикл Сэнк, — когда лед на скандинавских горах потолстел до полутора-двух километров. Его язык двигался медленно — 70–100 метров в год, а нижний слой еще медленней. Сейчас лед продолжает двигаться, но язык тает быстрей, поэтому ледник отступает метров на 50–100 в год, оставляя все, что принес собой, в виде моренных отложений. Среди них могут быть и артефакты. Насколько я уверен, что мы найдем обломки города? Как всегда, шансы пятьдесят на пятьдесят — либо найдем, либо не найдем. Но мы же оптимисты, поэтому давайте готовиться к тому, что на нас свалится огромное количество тяжелой работы.

Артефакты Петербурга могут оказаться в двух средах: в морене, если они уже оттаяли, и во льду, если еще нет. В морене можно без труда обнаружить, например, танк. Нас интересуют танки? Правильно, нас интересуют гораздо более тонкие и хлипкие вещи: носители информации. При попадании в морену они исчезают почти мгновенно, особенно бумага. Бумагу и диски есть шанс найти и спасти, пока они не оттаяли. Нам предстоит научиться их находить и доставать.

***

Время хоть и кое-как, но шло, спасибо лекциям и урокам, включая электросварку и стрельбу из гранатометов на пустынном степном берегу. Наконец корабль подошел к истоку Межморской Волги, откуда предстояло плыть пятьсот километров по открытому морю до Волжской губы вдали от берегов, мелких и болотистых. Прогноз был так-сяк: ветер северо-западный, волнение четыре балла, видимость два километра. Решили плыть, дождались раннего утра 17 апреля и вышли в пустоту: ни неба, ни берегов, лишь серое пространство и свинцовые волны. Крамб выдержал первые пять часов вахты, что с его стороны стало подвигом — он дал Сэнку как следует выспаться и ушел страдать от морской болезни вместе с Колой. Сэнк, ведя судно сквозь серую муть по гирокомпасу, вновь обратился к Праотцу:

— Ну что, Зедонг, небось, не плавал в таком молоке? Нил-то, он повеселей. Хотя приключений на твою голову, наверное, выпало побольше. А как вы, сколько вас там было, нерасчищенную Асуанскую плотину проскакивали? Плот ведь не обнесешь по берегу. А развалины Фив видели? А пирамиды? Я все-таки завидую тебе. Я их тоже видел, но сначала мне рассказали про них в школе — все уши прожужжали. Когда неожиданно встречаешь такое, сердце должно прыгать выше плеч. Но я бы больше поразился руинам Асуанской гидростанции. Собственно, я им и так поразился, когда увидел впервые. Так и веет от них поверженной истлевшей мощью. Да и от руин Александрии веет тем же самым. А уж про бетонные иглы, оставшиеся от небоскребов Дубая, и не говорю — мурашки по коже. А вот пирамиды невыразительны. Ничем, кроме огромных толп потных рабочих от них не веет.

Ты знаешь, Зедонг, ведь та прошлая мощь истлела или подгнила раньше, чем рухнула. Иначе, что бы там ни произошло, человечество тут же возродилось бы, отстроилось заново. Какими же хрупкими или гнилыми должны быть ноги цивилизации, если она рухнула в одночасье! Что подточило ее былое могущество в XXII и начале XXIII века того летоисчисления? И ведь во всех доступных документах, во всех этих отпечатках газет на бетоне — ни малейшего намека на грядущую болезнь! Зедонг, нам как воздух нужны более поздние тексты! Мы не найдем ключ к разгадке, но мы должны найти, научиться искать поздние документы в любом виде. В каком? В замороженном! Единственная надежда — на холод. Книги должны были сохраниться во льду, только они, и никакие магнитные носители. Эх, Зедонг, ты ведь не можешь этого понять, что-то меня понесло не в ту сторону.

Пожалуй, сегодня самая тяжелая вахта — ведешь эту посудину в колеблющейся пустоте, то и дело начинает что-то мерещиться. Ты мне невольно помогаешь: говорю — и мозг работает, глюки рассеиваются. Скоро, наверное, Мана придет, кофе принесет. Она меня всегда выручает: как придет — сразу теплеет на душе. Твоя, небось, тоже о тебе заботилась изо всех сил. О, Мана, легка на помине!

— Ну как, белые ангелочки тут у тебя еще не порхают?

— Почти что начали, было дело, но вот о серьезных вещах задумался — и разлетелись в туман как голуби.

— Выпей кофе, а я, пожалуй, подежурю тут с тобой. А то ангелочки вернутся — злющие и зубастые.

Мана оскалилась и изобразила пальцами страшные когти.

— Да, пока ты здесь, эти твари точно не вернутся. Садись поближе, мне одной руки для штурвала хватит. Сейчас только с сыном свяжусь. Инзор, возьми пеленг радиомаяков, дай координаты — не снесло ли к востоку, — распорядился Сэнк по громкой связи.