Игорь Маранин: Вавилонское время [СИ]

— Ты ешь, ешь! — приговаривала Авдотья, суетясь у стола. — Квас у меня знатный вышел, нигде в округе такого не сыщешь. После зимы окрошка — первейшее блюдо для русского человека, так меня бабушка-покойница учила.

По возрасту Авдотья сама уже была бабушкой: собирала волосы в пучок на затылке и юбки носила длинные, бабьи. Но голос и движения остались плавными, женственными и сильно молодили её, а ямочки на щеках и лёгкий характер привлекали внимание не только ровесников, но и мужчин помоложе. Лет семь назад она овдовела и стала сдавать одну из комнат на постой, тогда я и въехал в этот удивительно уютный дом с видом на Волгу. Постоялец я хороший — большую часть года дома не бываю, оплачиваю же за весь, очень уж мне нравится это место. Правда, и Авдотья цен не задирает да ещё накормит-напоит, одежду постирает, добрым словом ободрит да в церкви за тебя свечку поставит. Может, её молитвами и жив пока.

— Воля твоя, хозяюшка, — я пододвинул к ней опустевшую тарелку, — от добавки не откажусь. Но вы не стесняйтесь, выкладывайте, зачем позвали — не стоит ждать, пока я наемся.

Завладев тарелкой, хозяйка наполнила её мелко покрошенной смесью огурцов, редиса, хрена, зелени, яиц и колбасы, залила всё ароматным янтарным квасом и вернула мне. С просторной веранды, где мы сидели, открывался живописный вид. В этот момент по реке чапал колесом пароход с дымящейся трубой, преодолевая силу текущей навстречу воды, а вниз по течению из костромских и тверских лесов шли на юг плоты, сбитые из срубленных сосен.

— Стефан, сколько ты возьмёшь, если в Пермь идти придётся?

Я отложил ложку и задумчиво потёр переносицу. Обижать хозяйку не хотелось, но труду своему цену знать надо, узнают другие — сядут на горб и хворостиной до самой Америки погонять будут.

— Меньше десяти не возьму. Плюс дорожные расходы отдельно.

— Хорошую ты мне скидку сделал, — кивнула головой Авдотья, словно всё еще принимала какое-то трудное для себя решение. — Правда, и таких денег у меня нет. Зато есть кое-что другое.

— И что же?

Хозяйка вынула из кармана записную книжку и достала оттуда аккуратно вырезанный прямоугольник бумаги размером со спичечный коробок. В центре его располагался отпечатанный типографским способом чёрный квадрат.

— Что это?

— Я не знаю, — ответила Авдотья.

До первой границы я добрался с больной головой: в зелёном вагоне третьего класса с высокими фаянсовыми пепельницами было шумно и накурено. Народ ехал с ярмарки, оттого старенький поезд (латаный-перелатаный за последние пятьдесят лет) был забит до отказа.

— Мама, а что такое «мобильник»? — выспрашивала девчонка лет семи у моей соседки тонким писклявым голоском.

— Карманный телефон, — устало отвечала мамаша. Она умаялась за день, ходя по рынку и приглядывая за дочерью.

— А ты мне купишь такой? — тут же заканючила девчонка.

— У нас они не будут работать — над нами спутники не летают.

— А почему в Перми летают, а у нас нет? — не отставала дочь.

— Не знаю! — отрезала мать. — Так мир устроен, понятно?

— Не-е-ет.

Через два ряда громко спорили пьяницы, ещё дальше заходился в крике грудной ребёнок, пахло потом и чесноком, и я даже не успел толком порадоваться, когда мамаша с ноющей дочкой сошли на очередной станции. Потому что стало еще хуже: вместо них по соседству устроился совершенно безумный тип с длинными и почти бесцветными волосами. На худой цыплячьей шее его ходил вверх и вниз кадык величиной с большую сливу.

— Помните ли вы историю Вавилонской башни? — возопил он, едва коснувшись плоской задницей сиденья. — Люди захотели построить башню до неба, и Бог Вседержитель наказал их, смешав языки. О, сколько гноя в теле цивилизации от смешения языков — непонимание, национализм, ксенофобия, войны… Мы не одумались! Мы, словно малые дети, продолжали вертеть в руках то электричество, то атом, то космос. О, горе безумцам, поющим хвалебную песню прогрессу! Бог, разгневавшись, вслед за языками смешал времена! Конец света близок, братья мои — скоро, скоро наступит миг расплаты.

С этими словами он поник головой, уронив её на грудь, и громко разрыдался, забормотав что-то сквозь слёзы.

— Молится за нас, — прошептала остановившаяся в проходе женщина в тёмном платке и, перекрестившись, двинулась дальше.