Песах Амнуэль - «Если», 2015 № 05 (243)

/фантастика

/разум во вселенной

Если бы оно было человеком и имело голос, то, наверное, закричало бы. От потрясения, изумления и легкого страха оно могло бы издать какой-то звук, задрожать, распахнуть глаза, ощутить участившееся сердцебиение. Все это оно по-своему проделало. И оно наблюдало. Потрясенное, изумленное и испуганное, оно смотрело на объект, спускающийся с неба.

Длинный и поджарый летательный аппарат с тремя парами крыльев планировал с небес, описывая широкую спираль. Когда до земли осталось всего несколько метров, его крылья согнулись, расширились и поймали воздух, тормозя поступательное движение. Он словно завис на мгновение, пока выдвигались посадочные опоры, и коснулся грунта с деликатностью и изяществом птицы.

Далеко вверху, пронизывая внешние границы этой звездной системы, летел его материнский корабль «Кахутара». Он совершал путешествие в один конец. Горы материи были потрачены на то, чтобы разогнать его до небольшой части скорости света, и эту скорость он не сбросит никогда. Его конструкция не предусматривала никаких способов, позволяющих ему затормозить или остановиться. «Кахутара» летел вглубь галактики по извилистой траектории, проходя мимо звездных систем каждые два-три столетия. И возле каждой его команда выходила из анабиоза и приступала к исследованиям. Для этого они использовали шлюпки — небольшие корабли, способные обогнать «Кахутару», достичь лежащей на пути звездолета планетной системы и потратить несколько дней или недель на изучение одной или нескольких планет. Шлюпки могли выходить на орбиту, а иногда совершать посадки на планеты, собирая информацию настолько быстро, насколько это способны делать люди и машины. Но проходило мучительно мало времени, и им приходилось взлетать и разгоняться, догоняя материнский корабль.

Сотни людей на борту «Кахутары» посвятили жизни этому путешествию. Пока не настанет очень далекий день их смерти, они будут погружаться в анабиоз и выходить из него, посещая звезду за звездой. Все собранные сведения они передавали на Землю, но к этому моменту полета любые сообщения, которые могли быть посланы в ответ, стали слишком слабыми для приемных антенн «Кахутары». Теперь они не могли знать, получена ли драгоценная информация, содержащаяся в их посланиях. С планетой, когда-то бывшей домом, их теперь соединяла лишь призрачная ниточка одностороннего общения.

Генрик отошел на несколько шагов от шлюпки и остановился, глубоко и с наслаждением вдыхая воздух планеты. Ровный ветерок шевелил его седые волосы и прижимал комбинезон к высокому худощавому телу. Шлюпка приземлилась в слегка холмистой степи, поросшей ковром невысокой, по щиколотку, травянистой растительности. В одном направлении, под восходящим солнцем, виднелись невысокие горы, покрытые более высокими растениями, напоминающими деревья. На севере тек извилистый ручей. В сапфировом небе плыли белые пятнышки облаков. Генрик подставил лицо теплому солнечному свету.

— Красота, — сказал он.

Присев на корточки, он обнаружил на клочке почвы прямо под ногами десяток разных видов растений, после чего начал путаться в том, какие из них он уже подсчитал. Он слышал, как позади три других члена экспедиции выгружали и устанавливали оборудование. Автономный вездеход уже полз по неровному грунту, а несколько летающих зондов были запущены со шлюпки еще во время посадки. Неподалеку от Генрика возилась Эмили, настраивала установленный на треногу мультисенсор, работая на его клавиатуре. Она проделывала это слишком близко к Генрику, и ее торопливые и решительные действия подозрительно контрастировали с неподвижностью позы.

Генрик встал, на миг поморщившись, когда его колени выпрямились. Нажав кнопку рации, он задал вопрос всей команде:

— Все еще никаких признаков животной жизни на суше или в воздухе?

Урсула и Кент ответили «нет», через секунду такой же ответ дала Эмили.

— Я вижу на некоторых растениях структуры, — сообщил всем по рации Генрик, — которые, кажется, предназначены для выделения или приема пыльцы, но нет ничего, поощряющего насекомых переносить пыльцу, — Выключив рацию, он обвел взглядом ландшафт, затем посмотрел на Эмили. — «Ни тени, ни света, ни бабочек, ни пчел», — продекламировал он, возвысив голос, — «ни фруктов, ни цветов, ни листьев, и не птиц. Ноябрь!» — И, улыбнувшись, добавил: — Томас Худ, тысяча восемьсот какой-то.