Игорь Белогруд - Кощей

— Да-да, пожалуйста, — лектор остановился, прижимая колбасу, как будто незнакомец собирался ее отобрать.

— Я был на вашей лекции, хотя не могу сказать, что оказался на ней по собственной воле. Так вот, мне кажется, вы как раз тот человек, который сможет мне помочь.

— В чем помочь? — поинтересовался Наумов.

Незнакомец поежился, как перед прыжком в холодную воду, и сказал:

— Дело в том, что я — Кощей Бессмертный.

Пакет выпал из рук Ивана Ивановича и мягко шлепнулся на пол. Немая сцена продолжалась с минуту, после чего лектор заулыбался и, неловко подморгнув глазом, сказал:

— А, понятно. Розыгрыш! Решили подшутить? Ну что же, получилось.

— К сожалению, это не шутка, — грустно ответил незнакомец, протягивая пакет владельцу. — Но это слишком долгая история. Может быть, поднимемся к вам, если вы не возражаете?

«Псих! — осенило Наумова. — Зарежет опасной бритвой, расчленит и спустит в канализацию!..»

— Не бойтесь, — поморщился человек. — Не будет ни бритв, ни прочих глупостей. Я не псих. Я страдалец.

— Вы что, телепат? — спросил наконец обалдевший Наумов.

— Да в общем нет. Хотя немного владею.

И вдруг Иван Иванович понял, что все его страхи рассеялись. Почему, он и сам не смог бы объяснить, в незнакомце было что-то такое…

— Ну что ж. Пойдемте.

Поднявшись этажом выше, они вошли в явно семейную квартиру, носившую следы холостяцкой жизни.

— Проходите, — пригласил гостя Иван Иванович, пытаясь незаметно убрать носочки, сушившиеся на полочке возле зеркала. — Извините, здесь не прибрано…

— Ничего, так даже более неофициально, — сказал гость. — А где ваша супруга?

— В отъезде, — смущенно ответил Наумов, и глаза его засветились голодным блеском. Когда жена уезжала на дачу, он поначалу радовался свободе, но потом, ощутив множество житейских неудобств, загрустил и похудел. По утрам он поглощал яички вкрутую и вздыхал так тяжело, что попугай Гога переворачивался на жердочке вниз головой и с изумлением смотрел на хозяина. С отсутствием заботливых женских рук на исполкомовской площади воцарился хаос.

— Перекусить не желаете? — поинтересовался Наумов, ощущая мучительное посасывание по ложечкой.

— Слона бы проглотил, — просто ответил незнакомец, чем окончательно расположил к себе историка-любителя.

Иван Иванович отправился на кухню и поставил чайник. Заглянув в холодильник и не найдя там ничего, кроме опротивевших яиц, он распеленал пухлую в перетяжках колбасу и принялся резать ее толстыми, негнущимися кусками. Расколов на части батон окаменевшего хлеба, он водрузил яства на поднос и осторожно, чтобы не расплескать кофе, вернулся в комнату.

Попугай Гоша, повиснув на жердочке вниз головой, казалось, совсем не дышал и даже вроде бы окаменел. Гость расположился на диване рядом с клеткой и сверлил тропическую птицу взглядом.

— Так вот. Я действительно Кощей и действительно Бессмертный. В вашем понимании, во всяком случае. История довольно необычная, и рассказывать ее я не люблю. Но придется, это необходимо, — он шутя расправился с тремя бутербродами и только тут заметил, что сидит за столом в шляпе и пальто.

Под шляпой оказался мощный шишковатый череп, поросший редкими бесцветными волосами. Незнакомец был настолько худ, что складывалось впечатление, будто костей в нем раза в два больше, чем по анатомии отпущено обычному человеку.

— А почему именно мне надо узнать вашу историю? — полюбопытствовал Наумов, физически ощущая, что начинает сходить с ума.

— Вы признаете реальную основу сказок, а следовательно, в состоянии поверить в мое существование. Вы правы, отмечая в своих лекциях, что в стародавние времена было много удивительного и загадочного. И одно из этих таинственных явлений — я, — Кощей тяжело вздохнул, вытянул из кармана папиросу, прикурил от огнива и глубоко затянулся. Его нос заострился и стал похож на клюв не то гигантского кондора, не то попугая Гоши.

— Да-да, не улыбайтесь! Мне, например, не до улыбок. Я был крупнейшим ученым своего времени. Достиг многого, особенна в алхимии, но затем увлекся проблемой вечной жизни и, к своему несчастью, преуспел в ее решении. Болван! Опыт, проведенный над самим собой, обрек меня на многовековое существование в мире, где никто не мог понять значения моих открытий, а подчас и моей речи.

Глаза Кощея сверкнули, в их глубине разгорелись рубиновые огни негодования. Иван Иванович помешал в чашке алюминиевой ложечкой и, улыбнувшись, посмотрел на костюм своего гостя. Костюм, чистый и отутюженный, абсолютно не соответствовал моде: необъятные брюки-трубы, двубортный кургузый пиджачок в талию, лацканы, похожие на ятаганы, и розовый галстук «кис-кис».