К ограде припрыгала Машка — моя любимица. Она остановилась в полуметре от стены и осторожно просунула антеннки между проводами. Глазки свесились и заглянули ко мне в листок. Каракатица задумалась, механически пережевывая стебель вьюнка. Я подул на влажные глазки-капельки, и Машка, обиженно пискнув, унеслась в общую свалку.
Рифма не находилась, я вконец разозлился и порвал листок на мелкие клочки.
Психологи утверждают, что для снятия нервного напряжения и чувства неудовлетворенности полезно считать слонов, баранов… и просто одинаковые, похожие друг на друга предметы. Слонов у меня не было, и для успокоения я принялся пересчитывать каракатиц. Раньше их у меня было пятьдесят штук, затем двух увезли на Землю, так что на тот день в вольере должно было резвиться сорок восемь огуречных четырехножек. Я закончил подсчеты и не поверил глазам: между зарослями вьюна прыгало сорок девять каракатиц! Я пересчитал еще раз. Затем еще и еще… Их было сорок девять! Если бы одно животное исчезло, это все-таки как-то можно было объяснить. Могла ведь какая-нибудь шалунья удрать из электрической клетки, заглянуть в отсек хищников и закончить свою жизнь в необъятном желудке летающей крысы с планеты Гефест? Но появление лишней особы…
Для верности я сверился в журнале передачи дежурств. Сорок восемь! Не мог же кто-то пронести каракатицу под халатом и выпустить ее в вольеру ради шутки?
Я позвонил на пункт приема, где мне с иронией сказали, что с Бромба уже три месяца ничего не поступало.
Родиться сорок девятая четырехножка за то время, что я сочинял стихи, определенно не могла. Каракатицы несут салатовые граненые яички, которые высиживают никак не меньше шести месяцев. Я пробрался в вольеру и стал пристально изучать своих питомцев. Вдруг к Машке подскочила маленькая блестящая каракатица, приложила щупальце к ее голове и тут же умчалась в заросли вьюнка.
И тут случилось неожиданное. Машка замерла, неуверенно повела глазками и, завалившись на бок, пошла по какой-то странной кривой. Я вскрикнул, бросился вперед, но было уже поздно: каракатица налетела на оголенные провода и, обмякнув, повалилась на пол. Машка была мертва. Ее глазки затянуло белой мутью, а антеннки обвисли, вытянувшись желтыми ниточками. Каракатицы никогда и близко не подходили к проводам под напряжением. Они улавливали даже очень слабое электромагнитное поле и болезненно реагировали на его повышение.
Я был в панике: сначала неизвестно откуда появляется лишнее животное, а затем совершенно противоестественным образом, погибает милая, сообразительная Машка. Видимо, только моим возбужденным состоянием и можно объяснить то, что я отважился позвонить самому директору зоопарка.
Трубка прохрипела что-то неразборчивое, и послышались гудки отбоя.
Надо отметить, что директора Ганса Пфаффа на станции побаивались. Он был строг, педантичен и сух. Казалось, его взгляд проникает в глубины сознания и, не обнаружив там ничего интересного, устремляется в заоконные пейзажи.
Через несколько минут дверь отделения распахнулась и в комнату въехали на маленьких электромобильчиках тощий Ганс Пфафф со своим оруженосцем завхозом Аполлинарием Кышмарским.
Пфафф выстрелил в меня лазерным взглядом, а Кышмарский оглядел отсек с явной подозрительностью.
Я выскочил из-за стола и принялся сбивчиво докладывать о таинственном происшествии, имевшем место в моем владении. Глаза директора бегали из стороны в сторону, и я догадался, что он пересчитывает каракатиц. Наконец я закончил рассказ, и в комнате повисла напряженная тишина.
Директор кашлянул и скрипуче проговорил:
— Объявляю вам выговор за гибель животного. И за неумение считать хотя бы до пятидесяти.
Автомобильчики развернулись и, бибикая, выехали в коридор. Завхоз Аполлинарий на минутку обернулся и выразительно постучал себя пальцем по виску. Потом машины растворились в полумраке тоннеля.
Я был сбит с толку и лишь спустя некоторое время догадался заново пересчитать каракатиц.
Их было снова сорок восемь!
Все оставалось по-прежнему: Машка лежала у оголенных проводов, остальные четырехножки резвились в зарослях вьюнка, но всех теперь их было столько, сколько и положено, — сорок восемь! Мне сразу стала понятна реакция Пфаффа на мой рассказ. Сорок девятая каракатица появилась ниоткуда и исчезла в никуда…
В бессилии я опустился на стул и вызвал ребят из патологоанатомической группы. Они ввалились шумной группой, завернули Машку в полиэтилен и ушли, посоветовав мне напоследок не принимать все так близко к сердцу. Знали бы они, что творилось у меня в голове…
Читать дальше