В Бирюк: Чума [СИ]

Расшиву — снова к правому берегу. Народ в тревоге: как бы и здесь поганые, с этой стороны — кипчаки, не появились. Или те, недотопленные. Переправятся и нападут.

Люди в грусти, Муса в раздумье. Думал-думал, ничего не надумал. Пошёл помолился.

Помогло.

Ещё до рассвета подул ветер. Волгари говорят: «понос». В смысле — попутный, понесёт. Другое название для задувшего юго-восточного — «подводный» (от «подводить»).

Поймав «подводный понос», распустив огромный синий парус, расшива пошла вверх. Ветер крепчает, уже и бурун под носом пенится.

Часа через два с левого берега высыпается новая напасть: те же лодки, плюс ещё штук пять таких же, плюс десятка два поменьше, по три-пять человек в посудинке.

Эскадра, блин! Флотилия, факеншит! Туева куча, итить её ять!

Всё это, вопя местный аналог «банзая» в форме «эге-сеге-реге!», кидается на перехват.

«Э-ге-гей, хали-гали!».

Виноват: ни «Хали», ни «Гали» не было. Насчёт «Гей» — не знаю.

Тут главное — поступать «по-варяжски». В смысле:

Поскольку пощады и не будет.

«Добролюбы», в смысле: любители чужого добра, рассчитали правильно — перехватили.

Когда расшива идёт с полным парусом — очень красиво. Пока ты не оказываешься у неё на пути. Её можно остановить. Берегом. Можно вспрыгнуть на ходу. Вы на проходящий поезд запрыгивали? Здесь скорость не курьерская, но если встречают топором в лоб, а вокруг вода… За расшиву можно зацепиться. Кошкой, например. И когда неостановимый ход судна прижмёт вашу лодку к высокому борту, вы, с некоторым удивлением, получите сверху на голову поток разного режущего, колющего и дробящего. В комплекте с кипятком.

Лить на головы штурмующих кипяток — манера крепостных гарнизонов, а не корабельных экипажей. Но расшива большая, печка есть. Что ж не вскипятить волжской водицы для дорогих гостей?

Как я уже неоднократно: «чем богаты — тем и рады».

Печка — мелочь. На волжских белянах и избы целиком ставили.

Кого потопили, кого подстрелили, кого обварили. Некоторых — подкололи. Больно.

Короче: отбились. От этих.

Третий заход был уже на Самарской Луке. Разбойное место от веку. Уж больно рельеф с пейзажем способствует.

Расшиву тянут вдоль этих красивейших мест. Крутой гористый берег с лесом поверху. В упряжке уже и приказчики — тягло-то повыбили. Кормщики не сколько на реку, сколько на верх обрывов поглядывают.

Жигулевские горы пока называют не по тюркскому «джегуле» — «запряжённый» (по бурлакам), а Девичьими. Девок тут воруют. А они с этих круч в Волгу кидаются.

Понятно, что воруют-то всё. Просто про девок песни поют. А тюк сукна… чего про него петь?

Немало валяется в этих местах «пуста голова, человечья кость». Разных времён и народов.

Снова сам себе радуюсь. Что уговорил Мусу идти ко мне в службу.

Опыт. Нынешний, актуальный.

Муса гнал людей, искал знакомое место. Встал под обрывом, твёрдо зная, что и с той стороны на эту скалу не полезут.

Тут героизм не поможет, и пост-знание обманет: в 20 в. здесь много строили, скалы взрывали, крутизна склонов изменилась. Ещё естественная эрозия. Горы сложены из мягких материалов: известняки, доломиты. Множества промоин, пещер, провалов пока нет. Есть другие, в других местах.

Муса по этим берегам хаживал, каждую стоянку знает. Заставил дотянуть лайбу до знакомого утёса, уже в сумерках съехали на берег.

— Выставить посты. В обе стороны по берегу. Двойные.

— Да ну… да зачем… нет же никого… устали все…

Выставили. Под утро, как туман пошёл, с двух сторон под скалой по пляжу повалила толпа. Две толпы. Один пост только крикнуть успел, в другом — пара гридней выскочила, а пару гражданских… лишь мявкнули под топорами.

Такое, знаете ли, мелкое приключение для прохожего путешественника. Повод для рассказов «бывалых». Из тех, кому повезло дальше путешествовать.