В Бирюк - Приступ [СИ]

Стыдно? — Нет.

«Так тяжкий млат, дробя стекло, куёт булат».

«Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее — небывшим».

Это — было. Я — не раздробился.

Горько. Как отвар полыни. На вкус — противно, но промывает канальцы в печени и прочищает извилины в мозгах. Полезно.

Я нынче, не первым планом, конечно, так, третьим-пятым потоком сознания, но, смотря на человека, прикидываю: а вот этот… в той ситуации… в моей роли или в роли Фатимы… как?

— Ой! Воевода! Там кто-то…

— Испугался? Там покойница. Голая маленькая женщина. Горбатая, со свёрнутым носом и обрезанными волосами.

У гридня глаза… «рублями юбилейными». Сунулся в отнорок, в отсвете свечки увидел силуэт на полу…

— Эта… Воевода… ты… ну… сквозь землю видишь?

Я разглядываю стену, возле которой Фатима своё господинство втолковывала. Отнорок чуть дальше. Парень видит, что я смотрю в стену, а рассказываю про то, что за нею. Ещё одна сказка про меня пойдёт. Добавится к существующему множеству…

Подошёл, присел возле тела. Точнее: мумии. Высохла. Сухо здесь. Ни мыши, ни черви Юлькиным телом не полакомились. Как тогда положил, так и лежит. Только сморщилась вся. Столько было планов-замыслов, стремлений-желаний… а осталось… кожа да кости. Прими господи, душу грешную и дай ей успокоение вечное. Прости грехи вольные и невольные. Моей спасительнице, моей учительнице, моей первой на «Святой Руси» женщине.

— И ничего я не боюся.

Ещё и ногой потыкал. Ну и дурак.

— Покойников бояться не надобно. Опасны живые. Но уважать — надлежит. Без нужды не беспокоить. А не сапогом пинать. Придёт время — и ты так ляжешь. Раз не боишься, назад пойдём — понесёшь.

— Ы-ыгк… З-зачем?

— Похоронить. По-людски, с отпеванием.

— Дык… Ну… Поп же имя спросит.

— А имя у неё простое: Раба божия Иулиания, дщерь Михайлова.

След на Земле одного Миши. Из дальнего туровского села, не то Ратниково, не то Сотниково.

Жаль. Был след да прервался. А теперь и высох.

Ни фамилии, ни даты и места рождения. Ну и ладно, поп не ОВИР — лишнего не спросит.

Убрать надо: пойдём отрядом — ещё кто-нибудь… испужается, дёргаться начнут…

В одном месте сбились: не туда повернули, пришлось возвращаться. Забавно: кое-где на полу наши тогдашние следы видны. Как мы тут в три пары туфель бежали. Мой нынешний отпечаток с тогдашним рядом… «слон и моська».

Ещё в двух местах пришлось на стенах у развилок стрелы рисовать. Потом эта… дурацкая лестница. Перекрытий четыре, а по метрам считать… топаешь и топаешь… этажей десять. У меня… вышки повыше… но я ж на них… не каждый… уф… день лазаю. Парни будут в снаряге… уф… посередине надо будет… уф… дать время… ф-фу… дыхание перевести.

Вот и люк. Помнится, изба была на две половины. С двумя выходами в два подземелья. Одно — вот это, второе — Саввушкино хозяйство. Тут оно, за стенкой. Где я «космоса» хватанул. Где меня «правде научали», вбивали восторг подчинения, истинность служения… Раба господину своему. Где я оч-ч-чень многое узнал. Про себя, про жизнь.

Отвар полыни. Не скажу за печень, а мозги прочистило.

Забавно будет посмотреть снова. Уже с этой стороны плети.

Страшно. Боязно столкнуться. С собой. С самим собой тогдашним. Битым, запуганным, смиренным, порабощённым. Этому, своей несвободе, своему рабству — радующемуся. Его ищущему, на него надеющегося. Алкающего страстно. Мечтающего стать верным рабом, восторгающегося ещё не виданным, незнакомым господином своим. Уже — прекрасным, могучим, добрым… любимым, желаемым и обожаемым.

Я прикоснулся к крышке люка. И тихонько повернул назад.

Типа… а вдруг за ней какие-то стражи? Подручные Саввушки? Случайные люди, которых придётся убивать, подвергая риску мой секретный план?

Проще: духу не хватило.

Я открою эту дверь. Обязательно. Я пройду по Саввушкиным подземельям… «космос», «растяжка», заржавленные «кастрирующие» ножницы по металлу, «спас-на-плети»… по тем комнаткам, флигелю, бане… где меня… где я сам…

Забавно. Рассматривать собственные «пинеточки» спустя жизнь. А всего-то девять лет.

«Люди в средневековье быстро взрослеют» — правда. И попандопулы — тоже.

Как-то мои коллеги про это — про собственное взросление здесь… «Каким ты был — таким остался. Орёл». В смысле: годен ширяться. По поднебесью. И это всё.