В Бирюк - Венец [СИ]

— Н-ну… Разные могли быть. Надо смотреть. Кто какие шлемы носит да кто с кем в дружбе ходит.

— Надо. Ещё. Чьи отряды были в ночь штурма в детинце? — Залесские. Ростовчане, суздальцы, владимирцы. «По нашему говорят» — не про них. Ещё Дорогобужская и Вышгородская дружины. И берендеи.

— Берендеи-то точно не «по нашему».

— Ага. Сколько людей в тех дружинах? Сотни две-три? А в таких шлемах?

— Они южане. И шлемы южные. Шлемов с усами… два-три. Ну, может, четыре. Греческих… с десяток-полтора. А вот чтобы парой…

— Точно. И только один человек, увидав рыжего, послал своего слугу убить. Князь Всеволод Юрьевич. Которому, по жизни его, греческий шлем очень… к лицу.

— Ух ты! Ё! Так ты думаешь…? Не… А с чего ему? Рыжий-то не видал ничего. Ну… в смысле… в церкви.

— Рыжий — не видал. А вот тот, кто в шлеме был — знает. Что он делал. И он рыжего у входа видел. Меж коней херсонесских. Он знает, что рыжий — не нищебродь какая, а ближний слуга Туровского владыки. Сам-то монашек — никто. Но ухо важное к его голосу близко. Мда… Думал, что их люди всех в церкви перебили. Ан нет. Решил, что рыжий знает. Испугался. Послал душегуба.

— Чудн о .

— Нормально. Называется — на воре шапка горит.

Ситуация довольно типична в детективах: преступник, совершив одно преступление, вынужденно совершает второе. Для «закрытия», сохранения в тайне, устранения улик первого. Опасаясь реальной или вымышленной угрозы разоблачения. На этом, втором, и попадается.

— А чего те двое в церкви делали? Такого… ну… тайного? Чтобы послать слугу убить монашка?

Говорить — не говорить? Пока это секрет. Ноготку и Охриму я верю. Но… С другой стороны, они не смогут дать совет, принять решение, если не знают о цене вопроса.

— В ночь штурма кто-то отрезал грудь у Варвары Великомученицы. Кипарисовый саркофаг с мощами находился в Десятинной. Судя по рассказу рыжего, по его месту на хорах в храме, он и видел это… деяние.

— Чего, правда?! Ну них…! Тогда… тогда надо спешно хватать рыжего! И этого… покойника! И тащить к Боголюбскому! Пущай он Маноху своего настропаляет. Ежели там брат самого… Не, не наше дело. Даже и близко. Пусть он сам и сыск ведёт, и суд судит.

Охрим абсолютно прав: не мой уровень. Рюриковичи подлежат суду только рюриковичей. Остальные могут доносы доносить, но вести сыск в отношении особ правящего дома…

— Ноготок, а давай поиграем. В «адвоката дьявола».

Охрим — безопасник. Для него получаемая информация — материал для собственной активности. Вынул из страдальца инфу, сам решил — достоверно ли, перешёл к конкретным действиям.

Ноготок — палач. Вынул из страдальца инфу — отдал другим. Оценка её достоверности — не его задача.

Нет, не так. Сообщённые пациентом сведения проверяются. На здравый смысл, на внутреннее непротиворечие, на реальность реализуемости. Фраза типа: «… а тело спустили под лёд…» применительно к событиям в июле…

Для Охрима важна конструктивность информации — «чего делать-то?».

Для Ноготка связность — «всё сходится».

Мы с ним много говорили о том, что показания, данные под пыткой, доказательством быть не могут. Да и без пыток тоже. «Врёт как очевидец» — постоянно. «Признание — царица доказательств» — фигня. Признание может быть только указателем на улики. Типа: «а убитого закопали у соседки в огороде». Сходили-проверили-откопали.

Признание типа:

— Я вчера убил вашу бабушку! Признаюсь! - мне не нужно, моя бабушка умерла много лет назад.

Охриму достаточно того, во что он сам поверит, Ноготку нужно то, во что поверят другие. Имеющее «перспективу судебного разбирательства», «не рассыпающееся в судопроизводстве» дело.

Один из методов формирования таких качественных дел — беседа с «адвокатом дьявола». Логика суждений проверятся на каждом шаге, всякое возможное сомнение озвучивается, анализируются связанные с этим детали. Сходно с «игровыми судами», имитациями, проводимыми зеками на зоне.

Два уровня.

Первый: этот — мог. Хотел, имел возможность.

Другой: никто, кроме этого, не мог.

Ноготок покрутил головой, похмыкал и, обращаясь к Охриму, спросил:

— Значит ты обвиняешь м-м-м… господина этого покойника в святотатстве? В урезании сиськи Великомученицы в ночь взятия города в Десятинной церкви?

Охрим, уже всё для себя решивший, готовый сей момент тащить «золотоволоску» и прочие реквизиты к Боголюбскому, хватать князя Всеволода, имать и раскалывать Вышгородскую дружину и прочих подозрительных, недоумевающе уставился на Ноготка.