В Бирюк - Вляп [СИ]

Мой господин Хотеней Ратиборович… Красиво звучит.

И тут такая подлянка с этим мусором.

Если я здесь — свой, как все, один из них, то мне этой грязной тряпки с ржавой иголкой следует бояться. Не изобразить страх, а всерьёз. Всеми фибрами. Всей душой — испугаться и содрогнуться.

Потом страх можно побороть. Но сначала — по-настоящему испугаться. Уверовать. В реальность смертельной опасности.

Позже успокоить: «ведьма совсем не профи, кровь на тряпке не моя, на игле ржавчина не с того конца, Сатурн не в том доме…».

В общем, сделано неправильно — потому и не боюсь.

А не потому что — дикость, глупость, вранье, маразм… Что я во всё это — глубоко не верю и далеко плюю.

Если я здесь — свой, то мне надлежит креститься, молиться, поститься, говеть… Искренне, от всей души, до последнего донышка, всеми чаяниями и помыслами, без всяких задних мыслей и неясных сомнений.

И ползком, на коленях… куда все — туда и я, к аналою, к иконостасу, к мощам, к очередному батюшке к ручке приложиться, лбом в пол поклониться…

И на всякие жизненные случаи смотреть исключительно с точки зрения «промысла божьего».

Ребёнок набегался по весенним лужам, кашляет, жар. Надо идти в церковь, молиться, на последнюю медяшку заказывать молебен, ставить свечку, носить вериги? Или купить, согреть и дать дитятке горячего молока, малины?

А если, не дай бог, умер? Иншалла, «на все воля божья»? Или — «Сам дурак, не досмотрел! Детям нужна целая, не дырявая обувь»?

Церкви строить или антибиотики изобретать? На всё-то ресурсов не хватит.

Хочешь принять этот мир — повторяй православный вариант «аллах акбар».

«Научи дурака молится — он и лоб расшибёт». Научишься. И долгое ещё время будешь здесь дураком. Будешь «расшибать лоб», выстаивать заутрени и обедни, вечери и всенощные. Будешь время своё, утекающую единственную жизнь, измерять прочитанными «Богородицами» и «Верую».

Так и проведёшь — на коленях, ползком, в молитве.

И это — хорошо! Ибо жизнь человеческая земная есть лишь тяжкое испытание, ниспосланное нам господом!

Классификационный заезд. Перед жизнью истинной, небесной. Чем скорее закончится это тестирование — тем лучше.

А ещё — увешаться иконками, крестиками, ладанками, оберегами… На грудь — мешочек с бумажкой. В бумажечке здешними каракулями что-то типа: «Не тронь стрела калёная, не коснись сабля булатная…».

И верить, верить, верить. Истово, искренне, самозабвенно — это поможет, сохранит, спасёт…

Домовому — молочка в блюдечке. «Чур-чур, поиграй и нам отдай». Баба с пустыми вёдрами — дороги не будет, чёрная кошка — поворачивай, соль рассыпали — придумай повод для ссоры. И ещё десятки, сотни…

Кто-то из отцов-мыслителей Русской православной церкви писал уже в начале 20 века:

«Сила и распространённость сих примет и предрассудков среди народа русского столь велика, что следует говорить не о христианской вере с некоторыми суевериями, а о двоеверии русском».

Может, и не слово в слово, но о двоеверии — точно помню. Это после семи с лишним веков христианской проповеди от моего нынешнего времени! А сейчас, вот прямо тут — вообще… И мне во всё это надо верить. Как верят все здешние. Верить — как они.

Ведь я же хочу принять этот мир!

«Делай как они, говори как они, думай как они, будь как они. Станешь — ими. Своим среди своих».

Причём верить, как неофиту, надо вдвое. Искренне, всей душой, каждую минуту…

И, вполне возможно, от этого помереть.

Реально — сдохнуть.

От какого-нибудь там сглаза или отворота с наворотом. От заговора, который отнюдь не есть группа лиц, составляющих и реализующих замысел преступного деяния, а тряпка с мусором, которую, например, мои дамы недостаточно глубоко запинали в местном сортире.

Либо — не верить. Тоже — до донышка души. Послать все эти идиотизмы с маразмами. Опять-таки — искренне, от всего сердца. Тогда…

Тогда я в этом мире — чужой. Поскольку — «все туда, а я обратно». Все — в церковь, а я — дело делать. А они что — бездельничают?! Они там самое главное в жизни дело делают — богу молятся! «Ибо всё в руце божьей. И даже волос с головы не упадёт без божьего соизволения».

Они там это «соизволение» на коленях, в слезах… А я, дурень, почему-то сам, в меру собственного разумения…

Все от бабы с пустыми вёдрами — подальше, а я к ней — поближе и под рубаху. И плевать что там в вёдрах…